Иоанн III Великий. Исторический роман. Книга 1, часть 1—2
Шрифт:
К великому князю Московскому послали боярина Никиту Ларионова – доложить о случившемся и просить опасные, то есть охранные, грамоты для проезда владыки. Получив грамоты, Феофил отправился на утверждение в новой должности.
В самом Новгороде тем временем происходили дела удивительные. В одном из самых богатых и красивых дворов города, в теремах Марфы Борецкой, кипела и бурлила общественная жизнь. То и дело тут собирались молодые и не очень молодые люди в добротных одеждах: спорили, обсуждали, клялись хранить тайну, быть верными дружбе и делу, вербовали сторонников. Центром всей суеты была сама Марфа – крепкая подвижная женщина, немногим более пятидесяти лет. Ближайшим ее
– Сколько раз король Польский и великий князь Литовский Казимир призывал нас под свое покровительство? – значительно вопрошала Марфа на званом обеде, где собрались ее активные сторонники.
То ли от выпитого кубка горячительного медового напитка, то ли от радостного волнения, что находится в самом центре внимания, она выглядела помолодевшей. Полные гладкие щеки ее пылали, прядь темных волос с редкой сединой выбилась из повоя – искусно повязанного на голове длинного куска тонкого ипского сукна. Полное ее тело укрывал просторный летник из синей камки, унизанный жемчугом и расшитый золотыми нитями. В ушах красовались золотые серьги с драгоценными каменьями. Выпав по вдовьему несчастью, а может, и счастью, из-под властной мужниной опеки, Марфа полюбила властвовать сама и теперь не отказывала себе в этом удовольствии.
– Мы посулим ему лишь малую толику тех доходов, что даем князю Московскому, – а уж в защите он нам не откажет! – утверждала она. – Да и кого нам бояться? Тверь теперь тише травы сидит, от немцев пусть псковичи сами отбиваются, в крайности – поможем, шведов пока не слышно. Один Иван и остается главный супостат. Неужто, ежели что, с помощью Казимира от него не оборонимся?
– Ты, Марфа, не думай, что Москва так просто от нас отступится, – заметил недавно вернувшийся оттуда Ананьин.
Он действительно находился среди сторонников Марфы и восседал в почетной передней стороне стола неподалеку от хозяйки. Рядом с ней молчал и спокойно наблюдал за происходящим пожилой, седой князь Михайло Александрович, по-литовски Олелькович, брат киевского князя – наместника Семена. Борецкие и их сторонники выпросили его себе у короля Казимира. Случалось новгородцам и прежде для обороны своих земель от шведов и немцев приглашать воевод из Литвы, не прогоняя московских наместников. Но сей случай был особый: Олельковича пригласили специально для устрашения Москвы и для того чтобы скорее склонить народ к союзу с Польско-Литовским королевством. Князь прибыл на службу с множеством панов и князей из Литвы и Польши.
Тут же за столом находился и старший Марфин сын Дмитрий, тот самый, коего только что возвысили в московские бояре. Ему недавно исполнилось тридцать лет. Это был крепкий, широкоплечий круглолицый человек, чем-то внешне напоминающий свою матушку. Он молодился: стриг коротко бороду, носил небольшие загнутые книзу усы и бакенбарды. Его недлинные вьющиеся волосы были сзади зажаты жгутом в небольшой пучок.
– А что нам Москва? Что, у великого князя сейчас, кроме нас, дел нету? – продолжала свою агитацию Марфа. – Да он только что на Казань все силы положил, а теперь, сказывают, Казимир Орду на него подбивает! Да он сам с нами заигрывает – боится! Случайно, что ли, сыну вон моему звание боярина преподнес? Теперь мы имеем честь за одним столом с иноземным боярином сиживать! – повернувшись к сыну, с ироническим поклоном произнесла она.
– Да ладно шутить, матушка, – сердито пошевелил усом Дмитрий.
Он, если бы ему самому дали решать и выбирать, был бы не прочь оставить все, как есть, и не связываться ни с какой Литвой. Да и пожалование великого князя льстило ему. Но он был послушным сыном. К тому же отец, завещав большую часть наследства матушке, которая была намного младше его, вплоть до ее кончины, наказывал оставшимся двум сыновьям во всем ее слушаться. Так что особого выбора у Дмитрия не было.
– Впрочем, и вправду, хватит шутить, – продолжила Марфа. – Завтра на Ярославовом дворе собирается вече, где будем решать, как дальше жить Великому Новгороду, кого иметь у себя союзником и покровителем – Иоанна Московского или Казимира Литовского. А если быть точнее, кем мы хотим быть – вольным ли Новгородом, или вотчиной государя Московского?
Присутствующие за столом громкими, подогретыми вином голосами подтвердили:
– Вольным, конечно, вольным!
– И многие в городе так думают. Нам нужен лишь покровитель, коим может стать король Казимир, а не властный хозяин, каким стремится быть Иван Васильевич!
На столь длинные и пламенные речи в пользу Казимира вдову в этот раз вдохновил только что состоявшийся перед обедом разговор с Михаилом Олельковичем. Князь многозначительно и игриво посмотрел на нее и еще раз подтвердил прежнее обещание посланника литовского о том, что после подписания договора с Казимиром тот пришлет сюда солидного вдового наместника, который охотно возьмет Марфу себе в жены, и она, таким образом, будет полной хозяйкой в Новгороде. Оттого посадница была сегодня особенно нарядной и возбужденной.
– А нынче он еще и пугать нас задумал, – продолжала Марфа. – Пусть вон посадник расскажет, какой прием ему оказал наш нынешний покровитель!
– Да что, я уж говорил, – негромко пробурчал Ананьин. – Ничем особенным великий князь не грозил, сказал лишь, что терпению бывает конец. Хотя теперь у меня есть новые вести. Вчера вечером гонец прискакал из Пскова. Сообщают, что Иоанн Васильевич прислал им приказ готовиться к войне против Новгорода – за строптивость нашу. Псковичи предлагают свое посредничество в примирении с Москвой.
– А то мы без своей бывшей вотчины Пскова не разберемся, что нам делать и с кем мириться! – воскликнул еще один участник обеда Василий Селезнев, который сидел рядом с родными братьями Матвеем и Яковом. – Ты лучше скажи, неужто псковичи собираются выступить против нас по приказу Иоанна?
– Они об этом не известили, но, думаю, воле великого князя подчинятся. А куда им деваться? – постарался быть объективным Ананьин. – Кто их последние годы от немцев-то, да от Литвы обороняет? Воеводы московские – тут уж ничего не скажешь.
– Хватит панику разводить, псковичей, что ли, мы испугаемся! – заметил до сих пор молчавший Олелькович. – Я вот только в толк не возьму: если вы к Казимиру отходить собрались, почто владыку-то для утверждения на престоле в Москву отправили?
– Так он уперся, мол, ни за что не поедет в Киев к тамошнему митрополиту, как он говорит, изменнику-латинянину, на поставление, – пояснил недовольным тоном ключник Пимен. – А по мне – так и не надо было посылать его никуда. Не хочет – пусть в монастырь отправляется. Меня бы выбрали архиепископом, я бы с радостью хоть к самому папе в Рим отправился.
«Бодливой корове бог рогов не дает», – подумал Дмитрий Борецкий, глядя на помятое с прищуренными подозрительными глазами лицо ключника. – «Противная рожа. За владычный пост ты на все готов. А еще святой отец! Нашла мать с кем связываться. Хотя он – мешок с деньгами…»
– Завтра, аккурат к началу веча, Феофил должен уже воротиться, гонца с пути прислал. А если поспешит – так и сегодня прибудет, – уточнил ключник.
– Ты, главное, поясни, – обратилась к нему Марфа, – казну-то он у тебя еще не отнял?