Иоганн ван Роттенхерц – охотник на монстров
Шрифт:
– Приветствую вас, мэтр ван Роттенхерц, – сиплый, тусклый, надтреснутый голос разрушал иллюзию силы. – Рад, что вы благополучно добрались. Дороги небезопасны, в Шваркарасе и в лучшие времена было много разбойников и иных опасностей.
– Не извольте беспокоиться, герр де Люмино, – опущенные от природы кончики губ алмарца чуть приподнялись, обозначая улыбку. «Ну, началось, старые времена, новые времена… Душегубов будет хватать всегда, а золотой век замшелой сорокалетней давности – сказка для непослушных внуков», – Ничего опаснее меня и моего верного Гиттемшпица с его мушкетоном невозможно встретить на дорогах отсюда и до Гор Амираниса.
– Славно, вот это дух! – упоминание проклятой хаосом легендарной
Сухая, жилистая, дрожащая рука дерганым движением указала на глубокое кресло перед жарко натопленным камином. В каменном горне весело горел огонь, охотник на монстров только сейчас обратил внимание, что в комнате адски жарко. «Неужели и я когда-нибудь стану таким и буду летом дрожать от холода при легком сквозняке?» Впрочем, кресла манили бутылкой коньяка, которым славилась другая провинция Шваркараса, алмарец не мог вспомнить, какая именно. И коробкой отменных сигар – плода тяжелых трудов рабов в колониальных владениях державы.
Пригласив гостя присесть, старик, будто потеряв внутренний стержень, сам тяжело шатнулся к креслу, с силой опираясь на трость, и с облегченным вздохом повалился на багровый плюш. Чуть-чуть поерзав, маркиз растекся на своем «троне» аморфной массой, уткнулся острым подбородком в грудь и, зябко потирая, вытянул тощие ноги поближе к огню. Дождавшись, пока гость сядет, бывший полковник заговорил.
– Получив ваше письмо, мэтр, я не знал, что и делать, – сухощавые пальцы жадно схватили сигару, долго и неумело старик прикуривал от свечи, стоявшей там же на столе. – Послать вас, дождаться пока приедете и посадить под стражу, нанять убийцу, просто вежливо отказать. Мало кому приятно, когда его тыкают в морду старыми скелетами.
«Эх ты, дряхлая развалина…» Иоганн вполглаза наблюдал за тем, как старик курит и удушливо, с хаканьем, кашляет. В основном же его внимание занимал портрет могучего рыцаря – какого-то предка семейства, изображенного в полной амуниции с большой живостью. Ван Роттенхерц давно приучился никогда не смотреть на огонь, он ослепляет. «Надеюсь, до того, как я превращусь в такую же развалину, какой-нибудь мантикор сделает мне одолжение и оторвет мне голову».
– Но вы, похоже, пошли по наиболее разумному пути, герр де Люмино, – вежливо отозвался гость вслух, разливая коньяк по глубоким мельхиоровым штофам.
– А черт его знает, чем могла бы оказаться эта дрянь, стояла себе много лет в буфете, никого не трогала, – маркиз сухо засмеялся. – Если и гадила, то незаметно. А тут, на тебе, оказывается древний, опасный артефакт. Знал ведь, что батюшка мой, пекло ему погорячей, вел темные игры. Но успел отдать Единому душу до того, как кубок этот ваш использовал. Или скорый запрос от вашей инквизиции, прям следом за подарочком, его напугал.
– Этот подарочек, – серьезно, игнорируя смех собеседника, повел беседу алмарец, глядя на кашель и сдавленный смех старца, сигар ему расхотелось, – называется «Кубок кровавой луны» и слава Единому, что ваш предок его не опробовал, неизвестно к каким результатам привел бы эксперимент. Это одно из самых гнусных изобретений моего дорогого родителя, и, надеюсь, в пекле ему холодно и одиноко. Если его не трогали и не использовали, почему все ваши домочадцы в такой тревоге, почему мне ничего о нем не сказали за обедом? Я ощущаю зловещую недосказанность в нашей беседе.
– Охотник! Сыщик! Гончая! – восхитился старый маркиз. – И верно, друг мой, мы без особой охоты ждали вашего визита, хотели вернуть безделушку и выгнать восвояси.
– Но не выгоняете, – обращение "друг" от этой развалины покоробило Иоганна, своих друзей он знал, любил и мог пересчитать по пальцам одной руки. – Значит, что-то изменилось.
– Дааа, – прохрипел Огюст Жером, закашлялся очередным сгустком дыма, выплюнул на дорогой хмааларский ковер комок мокроты с кровью и продолжил. – Изменилось. Изменилось, – сухой кулак нервно бухнул в подлокотник кресла, – мать его!
Вежливо пережидая приступ праведной ярости, Иоганн молчал. Молчал и рассматривал собеседника: старый, сухой, больной и сломанный, старик хранил в душе память прошлых побед и тлеющий уголек былой отваги в сердце. «Неужели и я стану таким? Грустный каламбур».
– Как вам наша семья? – внезапно сменив тон, бывший полковник уставился в глаза собеседника, столкнувшись с ровным и холодным взглядом алмарца.
– Я нашел всех весьма милыми, – пожал плечами охотник на монстров.
– МИЛЫМИ! Милыми, разорви меня Крахот! – возопил старик, призывая к извращенным играм владыку преисподней. – Я вижу, мэтр, вы уже успели взглянуть на портрет. Знаете, кто это? Это Луи де Люмино, мой.. Слышите! Мой славный предок, а также, по какому-то недоразумению, предок моего сына и его непутевого отпрыска. Прижитого не иначе как с портовой блядью! Знаете, кем был Луи? И десятки его потомков? Он был кругоносцем! Он отвоевывал с верным клинком в руке и верой в сердце Царство Единого! Там, на горячих берегах черного Хмаалара, он побеждал неверных. Его потомки?! Мы воевали в колониях, воевали тут, в метрополии. На Поясе Свободы. На Дракии. Везде! На суше и на море. Длинная вереница великих воинов, ближайших сподвижников и братьев герцога Люзона! А теперь потомков этих великих людей находят милыми. Может, ваш артефакт постарался? Не думаю.
– Артефакт не мой, – бесстрастно ответил алмарец. – Не понимаю, к чему вы клоните.
Маркиз откинулся на кресле, все глубже погружаясь в его мягкие объятья, он тяжело дышал, на голове в старческих пятнах выступил крупный пот. Затем он затянулся сигарой, собрался с мыслями и вновь повернул голову к собеседнику.
– Знаете, зачем живут старики? – снова сменил тему де Люмино.
– Это философский вопрос, а я презираю философию, – довольно споро откликнулся охотник. «Воистину, лучше смерть, чем дряхлая бездеятельная старость, лелеющая прошлые победы».
– Они живут, мой друг, – маркизу, похоже, доставляло удовольствие следить за кривящимся лицом собеседника, – либо назло, либо для кого-то. Назло я жил, пока был полковником. Назло врагам, смерти, бесчестью. Теперь это в прошлом. Теперь я живу ради. Ради этого дома, его хрупкой надежды возродить былую славу, ради моих бестолковых детей и бесполезных внуков.
– Мне кажется, – ван Роттенхерц пригубил коньяк, – мы очень удалились от темы.
– Думаете, я глупый, бесполезный старик? – смех Огюста походил на клекот старого грифа. – Нет. Сейчас мы подошли к сути. Вы видели не всех членов моего кастрированного семейства. Есть еще один. Тот, ради которого я живу. Тот, который семь дней назад выпил воды из кладбищенского колодца, наверное, на спор. Воду он пил из вашего проклятущего кубка. Его зовут Луи. Он моя последняя надежда.
Раздался скрип и скрежет, тяжелое кресло, которое слуги приносили в этот зал вчетвером, проскользило полметра по полу, прорвав ковер и скребя по наборному паркету. Ногу Иоганна скрутило резкой болью, но он не обратил внимания.
– Ведите! – охотник был готов вырвать собеседника из кресла и волочь за шкирку силой, столько времени ушло впустую.
Коридоры, залы, коридоры, лестницы, позади следует старый маркиз. Он что-то лепечет, мешая охотнику думать, зудит на грани слуха, как мерзкий трупный москит, мешая готовиться к встрече со злом. К встрече с прошлым.