Иосиф Сталин – беспощадный созидатель
Шрифт:
Вероятно, Сталин рассчитывал, пока вермахт увязнет на линии Мажино, быстро оккупировать Польшу и Германию, а затем диктовать свою волю спасенной Франции. Еще 6 мая 1940 года, в самый канун большого германского наступления на Западе, в узком кругу своих охранников и земляков, Сталин произнес очень красноречивый тост: «Воевать с Америкой мы не будем… Воевать мы будем с Германией! Англия и Америка будут нашими союзниками!» Однако быстрый крах французской армии сорвал планы советского вторжения. Сталин решил подготовиться более основательно. Кроме того, он надеялся, что в 1941 году Гитлер сконцентрирует усилия на подготовке вторжения на Британские острова, и удар с востока будет внезапным для Германии.
Интересно, что в Советском Союзе в 1940 году войну ожидали многие люди, достаточно далекие от высших политических сфер. Вот какие стихи, например, писал в тот год поэт Николай Тихонов:
Все спит в оцепенении одном,И даже вы – меняя сон за сном.А я зато в каком-то чудном гулеУ темных снов стоюОткликнулся Тихонов и на «битву за Британию», в которой увидел пролог к советско-германской войне:
Сквозь ночь, и дождь, и ветер, щеки режущий,Урок суровый на ходу уча,Уходит лондонец в свое бомбоубежище,Плед по асфальту мокрый волоча.В его кармане – холодок ключаОт комнат, ставших мусором колючим.…Мы свой урок еще на картах учим,Но снится нам экзамен по ночам!Разумеется, Николай Тихонов ничего не мог знать о планах Сталина вторгнуться в Западную Европу и ударить в спину Гитлеру еще летом 1940 года. Но у него уже тогда было предчувствие, что это лето вполне может стать военным:
Я хочу, чтоб в это лето,В лето, полное угроз,Синь военного беретаНе коснулась ваших кос,Чтоб зеленой куртки пламяНе одело б ваших плеч,Чтобы друг ваш перед вамиНе посмел бы мертвым лечь.Мрачный колорит лирического стихотворения показывает, что ветеран Первой мировой войны Николай Тихонов отнюдь не рассматривал будущую войну с Германией как легкую прогулку. Но не имевший серьезного военного опыта Сталин, похоже, считал иначе.
Был еще один фактор, заставлявший Сталина желать именно молниеносной войны. Население недавно присоединенных территорий было вовсе не в восторге от коммунистического правления и в случае затяжной войны, а особенно при неблагоприятном ее ходе для Красной Армии могло выступить с оружием в руках против советских войск. Первоначально население не проявляло никакой враждебности к советским войскам. Однако нескольких месяцев «коммунистического рая» с насильственной коллективизацией, закрытием церквей, дефицитом товаров, репрессиями против интеллигенции и представителей имущих классов радикально изменили ситуацию. Многие стремились бежать в Румынию, но встречали на своем пути пули советских пограничников. 1 апреля 1941 года первый секретарь Компартии Украины Никита Хрущев сообщал Сталину: «Часть крестьян ближайших четырех сел Глыбокского района Черновицкой области направилась в районный центр – село Глыбокое с требованием отправить их в Румынию. Толпа насчитывала около одной тысячи человек, преимущественно мужчины. В середине дня 1 апреля толпа вошла в село Глыбокое, подошла к зданию райотдела НКВД, некоторые несли кресты, было одно белое знамя (которое, как объяснили сами участники этого шествия, должно было символизировать мирные намерения). На одном кресте была приклеена надпись: «Смотрите, братцы, это те кресты, которые покалечили красноармейцы». У участников толпы оружия не замечено. После того, как у здания райотдела НКВД объяснили незаконность подобного сбора в погранполосе и потребовали разойтись, толпа растаяла… Начальник УГБ дал указание арестовать подстрекателей, что и было сделано сегодня ночью.
Два дня тому назад несколько групп крестьян с таким же требованием приходили в райисполком Сторожинецкого пограничного района. Выяснилось, что их подстрекали кулаки и гардисты (члены фашистской организации «Железная гвардия». – Б.С.). Выявленные подстрекатели по Сторожинецкому району арестованы…
Около 19 часов 1 апреля толпа в 500–600 человек в Глыбокском районе пыталась прорваться в Румынию. Пограничники открыли огонь. В результате, по предварительным данным, около 50 человек убито и ранено, остальные разбежались. За границу никто не прорвался».
Иосиф Виссарионович был вполне удовлетворен тем, что в Румынию никто не ушел, но по-товарищески покритиковал Никиту Сергеевича: «Вообще из Вашего сообщения видно, что работа у Вас в приграничных районах идет из рук вон плохо. Стрелять в людей конечно можно, но стрельба не главный метод нашей работы». В том смысле, что достаточно вовремя арестовать «подстрекателей», тогда и стрелять, быть может, не придется. Но в целом задача перед Хрущевым и его подчиненными стояла весьма трудная. Надо было убедить украинских и румынских крестьян, что в боярской Румынии, где после 18-го года и помещиков-то в привычном смысле слова уже не было, а государство забирало у них лишь меньшую часть урожая, жилось хуже, чем при Советах, когда отбирали почти весь урожай. Поэтому в июне 41-го, за неделю до начала Великой Отечественной войны, Сталин, готовясь первым ударить по Гитлеру, депортировал десятки тысяч «неблагонадежных» жителей Бессарабии и Северной Буковины. Он не без оснований опасался, что «освобожденное» население предпочтет Советскому Союзу «боярскую» Румынию. И неслучайно в годы Великой Отечественной войны в Молдавии в партизанском движении участвовало 769 русских, 1443 украинца, 460 белорусов и только 7 этнических молдаван. Коренное население Бессарабии явно рассматривало возвращение в лоно Румынии как благо по сравнению с советской оккупацией, предоставив возможность партизанить против немцев красноармейцам-окруженцам и присланным сюда советским и партийным работникам. А известная песня про «смуглянку-молдаванку», собирающую молдаванский партизанский отряд, – не более чем поэтический образ, ничего общего не имеющий с действительностью. Справедливости ради добавлю, что текст песни был написан в 1940 году, еще до начала Великой Отечественной войны.
Переписка Сталина и Хрущева показательна тем, что в кровожадности Сталину ничуть не уступали его соратники. И порой Иосифу Виссарионовичу даже приходилось сдерживать своих ретивых подчиненных. Сам Сталин без нужды людей не расстреливал. Другое дело, что, по его мнению, расстрелять требовалось многие сотни тысяч людей, чтобы создать в стране тот уровень страха, который был необходим для задуманных им великих свершений.
«Освободительные походы» Красной Армии в Польшу, Прибалтику и Бессарабию с Северной Буковиной, а особенно война с Финляндией показали, что боеспособность советских войск не так высока, как хотелось бы Сталину. Танки застревали не на самых плохих дорогах, автомашины переворачивались. Дисциплина марша и управляемость моторизованными соединениями была такой, что на марше в Польше танковые корпуса отстали даже от кавалерийских дивизий. Еще более серьезные недостатки выявила финская война. Как известно, 30 ноября 1939 года Советский Союз напал на Финляндию. Но легкой прогулки не получилось. Финны упорно сопротивлялись. Красная Армия увязла в финских снегах, несла огромные потери и не смогла прорвать с ходу сравнительно слабую линию Маннергейма, по плотности укреплений и насыщенности артиллерией десятикратно уступавшую французской линии Мажино. Чтобы оправдать бесславные поражения, Сталин на торжественном ужине в 16-ю годовщину смерти Ленина 21 января 1940 года утверждал: «Теперь видно, как подготовлена Финляндия для большой войны против нас. Каждая деревня была приспособлена для этой цели. Ангары для тысяч самолетов, а Финляндия имеет несколько сот самолетов (насчет ангаров – чистой воды фантазия. Красная Армия к тому времени не смогла захватить ни одного финского аэродрома, поэтому у Сталина не могло быть никакой информации, сколько там может размещаться самолетов. – Б. С.). Финские шюцкоровцы 150 000 – это сила белофиннов. Мы 50 тыс. перебили, надо перебить и остальных, тогда дело кончится (в действительности за всю войну безвозвратные потери финнов составили только 23,5 тыс. человек, а советские – в 7 раз больше. – Б. С.). Надо оставить только мощь державы. Мы не хотим территории Финляндии. Только Финляндия должна быть дружественным Советскому Союзу государством». И добавил: «Мировая революция как единый акт – ерунда. Она происходит в разные времена в разных странах. Действия Красной Армии – это также дело мировой революции». Здесь великий кормчий был более чем откровенен, говоря о сугубо подчиненной роли идеи мировой революции, которая давно стала не более чем пропагандистским лозунгом.
А еще в тот день Сталин высказался насчет Турции: «Не мы, турки себя погубят. Мы даже очень довольны, что освободимся от какой-либо дружбы с Турцией». Вероятно, «избавиться от дружбы», т. е. от необходимости соблюдать по отношению к Турции нормы международного права, требовалось Сталину, чтобы сделать из Турции «дружественную страну» навроде Финляндии или государств Прибалтики.
А когда командарм 1-го ранга Г.И. Кулик доложил о новых неудачах в Финляндии, Сталин разразился целой философско-психологической сентенцией: «Вы впадаете в панику. Я вам пошлю книгу Челпанова об основах психологии. Греческие жрецы были умные люди. Когда они получали информацию – шли в баню, купались и тогда оценивали события и принимали решения. Человек получает через свои органы разные впечатления и ощущения и всякое говно. Есть задерживающие центры. (Эти центры у Кулика слабы). Нужно отбросить всю дрянь и решать на основании фактов, не под влиянием моментных настроений и странных, несущественных вещей». Кулику «слабость сдерживающих центров» обошлась чрезвычайно дорого. Критика Сталина и восхваление Жукова в неосторожных разговорах привели Григория Ивановича к гибели. Маршала Кулика расстреляли в 1950 году.
На праздничном ужине в Кремле 7 ноября 1940 года Сталин подверг критике боевую подготовку Красной Армии: «Необходимо постоянно учиться и каждые 2–3 года переучиваться. Но у нас не любят учиться. Не изучают уроков войны с Финляндией, уроков войны в Европе. Мы победили японцев на Халхин-Голе. Но наши самолеты оказались ниже японских по скоростности и высотности.
Мы не готовы для такой войны, которая идет между Германией и Англией.
Оказалось, что наши самолеты могут задерживаться только до 35 минут в воздухе, а немецкие и английские по несколько часов (то, что говорил Сталин насчет времени нахождения советских самолетов в воздухе, ничего общего с действительностью не имело. Так, например, истребитель И-16 имел дальность полета 820 километров, а немецкий истребитель Ме-109—660 километров, следовательно, если расстояние до баз у обеих машин было бы одинаковым, то советский истребитель мог бы находиться над объектом даже дольше немецкого. Сталин говорил сущую ерунду. Английские истребители во время битвы за Британию, действительно, находились в воздухе в несколько раз дольше немецких, но обусловливалось это только тем, что их базы находились гораздо ближе. Они также сражались в одном бою в несколько раз дольше, чем советские истребители на Халхин-Голе, но не из-за разницы в тактико-технических характеристиках, а лишь потому, что советские аэродромы находились гораздо дальше от поля боя. Также самолеты И-16 и И-153 («Чайка») по своим тактико-техническим данным были примерно равны японским истребителям той поры «Мицубиси» А5М и «Накадзима» Ki-27. Так, «Чайка» развивала максимальную скорость 443 километра час, а «Накадзима» – 450 километров. И маневренность у этих самолетов была примерно одинаковая. Однако слабость японских ВВС заключалась в катастрофическом недостатке пилотов. За тридцать лет существования японской авиации, с 1909 по 1939 год, было подготовлено всего 1700 летчиков, тогда как во второй половине 30-х годов производилось ежегодно до 3600 боевых самолетов. – Б. С.)!