Ирано-таджикская поэзия

Рудаки Абульхасан

РАССКАЗ

Такаш в беседе как-то не сдержался, Рабам о некой тайне проболтался. И тайна та, что в сердце береглась, По всей округе за день разошлась. И встал Такаш, и палача позвал он, Казнить рабов несчастных приказал он. Один вскричал, отчаяньем объят: «Не убивай! Ведь сам ты виноват! Сам разболтал ты, что хранил глубоко… Открыв плотину, не сдержать потока. Сам ты виновен, на тебе твой грех,- Ты сделал тайну достояньем всех!» Пусть страж хранит казны потайной дверцы, Но тайну сам храни в твердыне сердца. Молчи о тайном! А произнесешь - Сам в руки разнотолков попадешь. Ведь слово – див, в колодце заточенный; Но власти нет над тайной изреченной. Див этот вырваться на волю рад, Но не заманишь ты его назад. Ведь если злобный див с цепей сорвется, Он в плен без высшей воли не вернется. Ребенок Рахша выпустит. Но сам Его едва ль стреножит и Рустам. Коль тайна станет сплетен достоянье, Отравишь ты свое существованье. Есть назиданье – мудрости ключи: Скажи, что знаешь твердо, иль молчи! Честь береги, как светлую зеницу; Ячмень посеяв, не пожнешь пшеницу. Хорош завет брахмана одного: «Честь каждого – зависит от него!» Ни суета, ни многоговоренье Тебе не завоюют уваженья. Браня людей, привета не найдешь; Сам знаешь: что посеял – то пожнешь! Шаг соразмерь, узнав, долга ль дорога. Ведь

мера нам во всем дана от бога. Коль будешь резок, ближних невзлюбя, Все люди разбегутся от тебя. Великий грех – насилье, угнетенье; Но также грех – и робость униженья.

РАССКАЗ

Сын разболелся сильно у Азада - Его любовь надежда и отрада. Дервиш сказал: «На волю отпусти Всех птиц, чтобы несчастье отвести». Азад пошел – все клетки отворил он, Дроздов, синиц на волю отпустил он. Оставил соловья лишь одного На пышной арке сада своего. Встал поутру здоровым сын Азада, Увидел соловья на арке сада. «Соловушка! – окликнул он его.- Ты в клетке из-за пенья своего!» Мысль высказав, подашь ты к спору повод; Утихнет спор, коль приведешь ты довод. До времени молчание храни, Как Саади в его былые дни. Пусть тайна сердца вызреет в покое! Ей вреден шум и сборище людское. Ты о людских пороках не кричи,- Сперва свои пороки изучи! Не слушай лжи и клеветы обидной И отвернись от наглости бесстыдной.

РАССКАЗ

Рассказывал мне старец,- век бы стал их Я слушать, славных стариков бывалых: «Однажды в Индии, в толпе людей, Я встретил негра – тьмы ночной черней. Нес девушку в руках тот негр громадный, К ее устам прильнув губами жадно. Ты не ошибся бы, его сравнив С Иблисом; он уродлив был, как див. Так девушку ту крепко обнимал он, Что мнилось: словно тьма на день напал он. Коня души не смог я осадить,- Решил я девушку освободить. Я негра но спине ударил палкой, Крича: «Скотина! Раб! Невольник жалкий!» И эту девушку,- я говорю,- От мрака отделил я, как зарю. Негр спасся бегством, туча улетела… Но под вороною яйцо белело. Едва бежал тот черный, тьмы темней, Повисла дева на руке моей, Кричала: «Ты, дорогой лжи идущий, За благо мира правду продающий! Пойми – я в негра влюблена того! А ты, о подлый, палкой бил его! Ты отнял у меня, когда сварилась Та пища, по которой я томилась!» Она вопила, всех смутив кругом, Что, видно, нет сочувствия ни в ком. И что она кричала, погляди ты,- Что нет, мол, ей от старика защиты. «Запретной части тела моего Коснулся он! Держи, хватай его!» И так она визжала, так кричала, Так крепко за полу меня держала, Что только разум ясный мне помог: «Из оболочки вырвись, как чеснок!» И убежал я, голый, бога славя, Хитон в руках у женщины оставя. И срок спустя, ее я повстречал: «Ты узнаешь меня? – я ей сказал.- Я дал зарок, сумев с тобой расстаться, В дела чужие больше не вторгаться!» О мудрый, делом занятый своим, Будь чужд деяньям низменным, чужим. И да минет лучей живого взора - В толпе безумной – зрелище позора. Крепись, о мудрый, за собой следи, Молчи! Иль говори, как Саади!

*

Хорошего ты встретишь иль плохого - Не говори о людях злого слова. Плохого сделаешь своим врагом, А доброго хулить – считай грехом. Когда один хулить другого будет,- Знай: по себе самом о нем он судит. Когда ты их поступки разберешь, Поймешь – где правда, где таится ложь. Коль ты о людях говоришь плохое, Пускай ты прав – нутро в тебе дурное. Ушедших некто жалил речью злой; Мудрец прервал: «Почтеннейший, постой! Ты не черни людей, которых знал я, Чтоб думать плохо о тебе не стал я! Ты много злобных слов о них нашел, Но доброго и сам не приобрел!» Мне молвил некто мудрое присловье: «Разбой, ей-богу, лучше, чем злословье!» «О друг! – смущенно молвил я ему,- Я притчи этой странной не пойму. Как? Лучше преступление разбоя, Чем об отсутствующем слово злое?» А он: «Чтоб лютый голод утолить, Разбойник должен смелость проявить. А этот,- человека очернил он,- Но что, скажи, за это получил он?»

*

Когда в Низамийе я поселился, Упорно, днем и ночью я учился. И пиру молвил раз: «О знанья свет! Завидовать мне начал мой сосед. Когда я смысл хадиса открываю, Он злобится в душе – я это знаю». Когда моим словам наставник внял, Нахмурился он гневно и сказал: «Как? Ты в его молчанье зависть ловишь, А за спиной его о нем злословишь? Пусть зависть – путь в геенну для него, Другой тропой догонишь ты его!»

*

Поститься в детстве я решил со славой, Хоть левую не отличал от правой. А омовению лица и рук Взялся меня учить отцовский друг: «Скажи-ка: «Дух, о боже, укрепи мой!» И укрепись душой и руки вымой. И рот и нос прополощи бодрей, Прочисть мизинцем крылышки ноздрей. А указательным протри все зубы, В посте зубная щетка – грех сугубый. Теперь же – от волос до бороды - Плесни в лицо три пригоршни воды. И до локтей потом омывши руки, Святых имен творца промолви звуки. Но омовенье головы и ног, Промолви: «Бог – един! Велик пророк!» Учись, сынок! Обряд я знаю древний Всех лучше. Я ведь старше всех в деревне Когда об этом староста узнал, Письмо он старцу тайное послал: «Ты славно говоришь, прекрасно учишь, За что же ты людей злословьем мучишь? Сказал ты – в пост, мол, зубочистка грех! Ну а не грех ли клеветать на всех? Ты учишь: «Рот после еды очисти»… Ты лучше рот от клеветы очисти. И чье бы имя ни произнесли, Ты похвали хоть раз, а не хули! Ты называешь всех людей ослами, А знаешь ли, как сам ты назван нами? Когда б ты мне в лицо сказал, старик, Что обо мне тайком болтать привык! Коль нам глядеть в глаза тебе не стыдно, Ты знай, слепец: есть тот, кому все видно. Ты пе стыдишься пред самим собой - Так устыдись, услыша голос мой».

*

Три рода в мире знаю я людей,- Скажи о каждом прямо: он – злодей! И первый – царь, творящий утесненья, Всеобщего достойный осужденья. О нем гласить всю правду не страшись, Чтоб люди изверга остереглись. Второй – святоша, грешник лицемерный, Благочестивый внешне, полный скверны. Всем о его обмане объяви, Завесу благочестия сорви! А третий – плут с неверными весами, Его поступки вы судите сами. С женой разумною, чей нрав не злобен, Бедняк царю становится подобен. Пять раз стучи ты в дверь,- ведь там она Друг искренний твой – ждет тебя жена. Ты огорчен,- не мучь души напрасно!
– Тебя утешит дома друг прекрасный. Коль в доме мир и добрая жена - Жизнь у того поистине полна. Коль женщина скромна, умна, красива, Стремится к ней супруг ее счастливый. В единодушье с милою женой Найдешь ты в мире бренном рай земной. Когда жена добра, мягкоречива, Она прекрасна, пусть и некрасива. Душа, исполненная доброты, И светлый разум выше красоты. И добронравная, лицом дурная, Не лучше ли, чем пери, нравом злая? Жизнь мужа нрав подруги облегчит, А злая горем сердце отягчит. Жена доброжелательная – счастье. От злой жены беги, как от напасти. Индийский попугай и ворон злой Не уживутся в клетке золотой. От злой жены или душой отчайся, Иль по миру бродяжить отправляйся. Да лучше в яме у судьи сидеть, Чем дома на лицо врага глядеть. От злой жены, сутяжницы завзятой, Рад за моря отправиться богатый. Та кровля благодати лишена, Где целый день ругается жена. Жену-гуляку ты побей хотя бы, Не можешь – дома сам сиди, как бабы. Ты мужа, что не справится с женой, Одень в шальвары и подкрась сурьмой. Когда жена груба, лукава, лжива, Ты не жену привел, а злого дива» Коль в долг жена возьмет и не вернет, Весь дом твой прахом по ветру пойдет. А добрая, без тени подозренья - То не жена – творца благословенье. Когда жена перед лицом твоим Мужчинам улыбается чужим, Когда она разврату предается, Тут у меня и слова не найдется. Когда твоя жена начнет блудить, То лучше больше ей живой не быть. Лицо жены твоей должно быть скрыто, Ведь это женской скромности защита. Когда в жене ни разуменья нет, Ни твердости в ее сужденье нет, Ты скройся от нее хоть в бездну моря… Ведь лучше умереть, чем жить в позоре. Женою доброй, честной дорожи, А злую отпусти и не держи. Как говорили меж собой два мужа, Преступных жен поступки обнаружа,- Один: «От жен все беды к нам идут!» Другой: «Да пусть их вовсе пропадут!» Друг! Надо снова каждый год жениться,- Ведь старый календарь не пригодится. Ходи босой, коль тесны сапоги, В пустыню от домашних ссор беги. О Саади, сдержи насмешки слово, Увидевши несчастного иного, Которого жена его гнетет; Ты сам ведь испытал весь этот гнет. Муж некий жаловался старику: «Беды такой не ждал я на веку. Жена моя беременна, сварлива, А я, как нижний жернов, терпеливо Сношу такое, что не дай вам бог». Старик ответил: «Что ж, терпи, сынок. Ты ночью – верхний жернов, почему же Днем нижним камнем стыдно быть для мужа Иль розу ты с куста решил сорвать И боли от шипов не испытать? Иль думал, что на дерево взберешься И на его колючки не наткнешься?»

*

Прекрасным ликом некто поражен - Был потрясен, души лишился он. На нем так много пота выступало, Как на листве росы не выпадало. Букрат, что мимо проезжал верхом, Спросил: «Что с ним? Что за недуги в нем?» Ответили Букрату: «Честно жил он, Зла никому вовек не причинил он. Теперь, завидя нас, бежит он прочь, Один в пустыне бродит день и ночь. Он обольщен был образом прекрасным - И разобщен навек с рассудком ясным. Мы все его пытались увещать, А он в ответ: «Не нужно мне мешать! Я ухожу от мира, полн кручины… В моей беде – вина Первопричины. Не образ милый сердце мне сразил, А тот, кто этот образ сотворил!» Тот возглас был услышан престарелым Бывалым странником – в сужденье зрелым. И молвил странник: «Пусть добра молва, Не все в мирской молве верны слова. Пусть, образом творца запечатленный, Прекрасный некто дух смутил смятенный,- Что ж он дитятею не восхищен? Ведь и в дитяти вечный отражен! Верблюды и красавицы Чигиля Равны для тех, кто Тайну видеть в силе». Чадру стихов соткавший мой язык Красы волшебной занавесил лик. Глубокий смысл за черным строк узором Скрыт, как невеста, пред нескромным взором. Не знает Саади докучных дней, Скрыв красоту за завесью своей. Я, как светильник пламени ночного, Принес Вам озаряющее слово. И не в жару ль «Персидского огня» Толпа возненавидевших меня?

*

Жил юноша – ученый, много знавший, Искусством красноречия блиставший, С красивым почерком; но розы щек Еще красивей оттенял пушок; И только численного букв значенья Не мог запомнить он при всем стремленье. Сказал я раз про шейха одного, Что впереди нет зуба у него. Мой собеседник, посмотрев сурово, Ответил: «Ты сказал пустое слово. Ущерб в зубах заметить ты успел, А доблести его не разглядел!» Когда умерших сонм из тьмы изыдет, То добрые плохого не увидят. Коль поскользнется па пути своем Муж, благородством полный и умом, Ты, низкий, не суди его за это, Когда он весь – живой источник света. И пусть в шинах кустарники цветов, Не избегают роз из-за шипов. Ведь у павлинов видят люди злые Не красоту, а ноги их кривые. Когда ты темен ликом – убедись, А в темное зерцало не глядись. Дорогу правды сам найти старайся, К ошибкам ближнего не придирайся И о чужих изъянах не кричи, Сам на себя взгляни и замолчи. Запретной не клади черты пороку, Когда тому же предан ты пороку, И с униженными не будь суров, Когда ты сам унизиться готов. Когда ты зла не будешь делать в жизни, Тогда лишь будешь прав и в укоризне. Что в кривизну мою иль прямоту Вам лезть, коль я являю чистоту. Хорош я или дурен, сам я знаю, Сам за свои убытки отвечаю. В душе моей хорош я или плох - Не вам судить! Об этом знает бог! Имам тогда вину мюрида мерит, Когда мюрид в его величье верит. У бога дело доброе одно Тебе за десять будет зачтено. Ты тоже за одно благодеянье Дай щедро, как за десять, воздаянье. Не обличай у ближнего изъян, Коль в нем живет величья океан. Когда невежда мой диван откроет И пробежать глазами удостоит, Плевать ему, что мыслей мир велик… Но чуть огрех – какой подымет крик! Ему глубинный книги смысл не светит, Но он описку каждую заметит. Не одинаков смертного состав; Бог создал нас, добро и зло смешав. Хоть в самом добром деле есть помеха, Из скорлупы добудь ядро ореха.

Глава восьмая.

БЛАГОДАРНОСТИ ЗА БЛАГОПОЛУЧИЕ

Как благодарность Вечному скажу, Когда достойных слов не нахожу? Чтоб восхвалить его, мой каждый волос Хотел бы обрести и речь и голос. Хвала дарящему, чьей волей я Был вызван к жизни из небытия! Но все слова людского восхваленья - Его предвечной славы приниженье. Он смертного из глины сотворил И разумом и сердцем одарил, Смотри, как он вознес тебя высоко С рождения до старости глубокой! Рожденный чистым, чистоту храни! Не завершай в грязи земные дни! Пыль вытирай с прекрасного зерцала, Чтобы поверхность ржа не разъедала. Ты был ничтожной каплею сперва И возмужал по воле божества. Велик твой труд, но ты не возвышайся, На силу рук своих не полагайся. Ведь это вечный, в мудрости своей, Из праха создал кисть руки твоей. Тогда твой труд казну твою умножит, Когда тебе всевидящий поможет. Не сделал ты ни шага одного Без постоянной помощи его. Младенец, в пустословье не повинный, Питается посредством пуповины. Рожденный, блага прежнего лишен, Приникнет к груди материнской он; Так на чужбине странника больного Поят водой из города родного. Ведь он в утробе матери взращен И соком тела матери вспоен. А грудь ему теперь – источник жизни, Два родника в покинутой отчизне. Они младенцу райская река, Чье русло полно меда и млека. Мать, как туба, сияющая светом, Младенец – нежный плод на древе этом.