Исчезновение Одиль
Шрифт:
— Сядьте. Вы, наверное, еще не слишком крепко держитесь на ногах.
— Странно. Не помню, чтобы мне было больно.
— Вам и не было больно. Вы испугались, вскрикнули и выпустили из рук лезвие.
Казалось, он колеблется.
— Вы живете в Париже?
— Нет. Я из Лозанны.
— У вас есть здесь родные?
— Только мамина тетка, которую я не видела по меньшей мере лет десять. Я не хочу возвращаться домой. Если вы хотите поговорить с кем-нибудь, кто меня знает, то я могу позвонить брату, который почти
— Письмо предназначалось ему?
— Да.
— Он приехал в Париж, чтобы отыскать вас?
— Да. Я написала ему, что навсегда покидаю дом и больше обо мне никто не услышит.
У него на губах появилась чуть горькая улыбка.
— Весело!..
Она посмотрела на то место, где сидела, когда писала письмо, затем взглянула на часы. С того момента, когда она заклеила конверт, прошло меньше двадцати минут.
— Когда я смогу увидеться с вашим братом?
— Как только од вернется в гостиницу. Вы можете позвонить уже сейчас.
Узнаете, там ли он.
— У меня есть более срочная работа. Вы сейчас дадите мне слово, что будете вести себя благоразумно и подождете меня здесь. Я спущусь в аптеку и куплю все, что требуется.
— Вы не отвезете меня в больницу?
Он смутился.
— Вам повезло, что я еще не врач, так как, будь я им, мне бы тогда пришлось сообщить о вашем случае в полицию. Все это несколько притянуто за волосы. Надеюсь, вы не проговоритесь.
— Обещаю вам.
Она, действуя одной рукой, зажгла сигарету, в это время он, не надев даже пиджака, уже спускался по лестнице. Он был высокий, широкоплечий, с довольно крупными чертами лица.
Одиль не помнила, чтобы она кричала, но теперь у нее всплывало в памяти ощущение, будто она куда-то проваливается, и она попыталась за что-нибудь уцепиться, вероятно за край ванны.
Поверил ли ей рыжий студент? Не подозревал ли он ее в том, что она разыгрывала комедию с самоубийством, а сама знала, что в последний момент позовет на помощь?
Ей не могло быть известно, что он тут и что он экстерн. Он ни разу не встречал ее в гостинице, куда она приехала только этим утром.
Он вошел, держа в руках небольшие пакеты. Затем отправился к себе в номер за спиртовкой.
— Так вам больно?
— Немножко. Чуть-чуть.
— А сейчас мне придется сделать вам больно.
Он продезинфицировал инструменты, поднося их к пламени спиртовки, и наложил ей шов из пяти стежков.
Всякий раз она вздрагивала, сжимая зубы, так как не хотела стонать в его присутствии.
— Теперь я хочу снять вам жгут.
— Это все?
— Пока да. Завтра я должен буду снять вам повязку, чтобы посмотреть, как там рана.
Его взгляд упал на бутылку коньяка.
— Хотите еще немного?
— По-моему, мне от него становится лучше.
Он налил ей и сел верхом на стул.
— Вы беременны?
Она вздрогнула, скорее удивившись, чем возмутившись.
— Почему вы меня об этом спрашиваете?
— Потому что девушки пытаются покончить с собой, когда они беременны от мужчины, за которого не могут выйти замуж.
— Это не мой случай. Вы сказали — пытаются. И много таких, которые остаются в живых?
— Добрая половина.
— Если бы вас не оказалось в номере…
— Знаю. Так позвоните брату.
Она попросила соединить ее с отелем «Меркатор».
— Отель «Меркатор».
Она узнала голос мсье Бедона.
— У вас живет Боб Пуэнте?
— Он остановился здесь, но примерно час назад вышел из гостиницы.
— Вы не знаете, когда мне лучше позвонить, чтобы застать его?
— Перед ужином — он любит принимать душ в конце дня.
— Благодарю вас.
— Что-нибудь передать?
— Скажите, что ему звонили и будут еще звонить. Он поймет.
Она повесила трубку.
— Так я и думала. Боб вернется только к ужину, чтобы принять душ.
Она схватила новую сигарету, и он протянул ей зажженную спичку.
— Вы позволите? — спросил он, вытаскивая трубку из кармана.
— Пожалуйста.
— Что вы чувствуете сейчас, оставшись в живых?
— Я, скорее, склонна спрашивать у себя: что бы я чувствовала сейчас, будь я мертва?
— Несчастная любовь?
— Нет. У меня нет возлюбленного.
Казалось, он задумался над чем-то, затем вздохнул.
— С вами такое уже случалось?
— Нет.
— У вас никогда не возникало такого желания?
— Возникало, часто. Это случается всякий раз, когда у меня депрессия, а она у меня бывает часто.
— Кто вас лечит?
— Наш семейный врач доктор Вине.
— Вы говорили ему о своем желании покончить с собой?
— Я все ему говорю.
— Какое лечение он вам рекомендует?
— Он говорит, чтобы я больше не курила, принимала три раза в день успокоительное, а вечером две таблетки снотворного, потому что иначе мне не удается заснуть. Такое уже было у меня в детстве.
Она прониклась доверием к этому высокому человеку в рубашке с засученными рукавами, на которых осталось несколько капелек крови.
Он не улыбался. Его не заботило, любезен он или нет. Он смотрел на нее с тревогой, как будто искал ответ на вопрос, который сам же себе задавал.
— У вас давно брали кровь на анализ?
— Меньше двух месяцев назад. В нашей семье принято каждый год сдавать анализы.
— Вы еще учитесь в лицее?
— Я должна была бы сейчас учиться в гимназии. У нас несколько иная школьная система, чем во Франции.
— Знаю. А почему вы сказали «я должна была бы… «.
— Потому что я там не учусь. Я бросила учебу, не закончив коллеж. У меня нет никакого диплома, никакого аттестата.