Исчезновение Одиль
Шрифт:
От нее никому не было никакого проку. И никто по-настоящему ею не занимался.
— Принесите мне телячью голову, да… Потом котлеты из молодой баранины.
Здесь тоже была приятная обстановка. Немного искусственная — некая имитация старинного постоялого двора, — но все же приятная. Почему бы ей не выпить рюмку джина?
Это уже больше не имело значения. Она могла делать все, что приходило ей в голову. Через час ли, через два, во всяком случае, до того, как стемнеет, все будет кончено.
— Официант! Джин с сельтерской, пожалуйста.
Она выпила две рюмки. Она уже больше не боялась. У нее было ощущение покоя и большей, чем обычно, ясности в мыслях.
Чего ей всегда недоставало и недостает и сейчас, так это чтобы кто-нибудь ею занимался. Кто-нибудь, кто бы знал все ее мысли, оберегал ее от нее же самой, кто говорил бы ей, что делать и чего не делать.
Нечто вроде доктора Вине, привязанного исключительно к ней.
Такого, разумеется, не существовало.
Пока ей не исполнилось три года, эту роль играла ее мать, затем ею занималась Матильда.
Боб ее очень любил. Она тоже его очень любила, но у него была своя жизнь, и, за исключением обедов, ужинов и завтраков, они почти не виделись.
Может, Мартен, ее вчерашний молодой человек… В его объятиях она почувствовала себя в безопасности. Между ними установился контакт. Но будет ли так всегда, если это будет происходить каждый день?
В общем, она искала несуществующую вещь, точнее, существо, которое бы пожертвовало ради нее своей индивидуальностью и личной жизнью. Требовалось, чтобы это был кто-то очень нежный, действующий успокаивающе, а также кто-то, с кем не бывает скучно…
Она иронично улыбнулась. Не раскрывая рта, она вела с собой внутренний разговор.
«Ну вот, милочка, тебя снова понесло! В тот момент, когда ты хочешь отказаться от жизни, ты принимаешься мечтать о том, чего никогда не существовало».
Стоял солнечный день. На террасе — два столика, но места не заняты.
— Вот столько?.. Чуть побольше?
Обслуживающий ее официант говорил с итальянским акцентом и был довольно красив.
— Да, еще немного.
Она с аппетитом принялась за еду, тогда как дома ее упрекали в том, что она ест безо всякой охоты.
Где сейчас Боб? Наверное, он тоже обедает в каком-нибудь ресторанчике. Уж он-то был очень уравновешенным. Из него выйдет хороший муж, способный понимать свою жену и детей.
Что он о ней думал? Он невольно сохранял всегда немного покровительственный вид, как будто относился к ней как к больной.
Была ли она душевнобольной? Она часто об этом думала. Это было одной из причин, почему она так часто просила о встрече доктора Вине.
И Вине тоже был с ней удивительно терпелив. Не объяснялось ли это тем, что он знал: в том, что она такая, ее вины нет?
Обед был вкусным. Заказав красного вина, она в задумчивости разглядывала прямо перед собой двоих мужчин, обсуждавших вопросы недвижимости. Разве не странно, что столько людей озабочены вещами, которые не имеют никакого значения?
— Десерт, мадемуазель?
— А что у вас есть?
— Сливовый пирог. Рекомендую.
Она поела пирога, затем закурила сигарету, отказавшись от кофе, усиливавшего ее дрожь.
Ну вот! Она на улице. У нее больше нет никаких дел. Взад-вперед сновали люди, такси, грузовики. Все стремились к цели, которую считали важной. Какое большое значение придавала она когда-то своим еженедельным отметкам! Она теперь даже не знала, что стало с ее тетрадями.
Пробило два часа, и магазины вновь распахнули двери. Она вошла в аптеку.
— Дайте мне, пожалуйста, упаковку бритвенных лезвий.
— Вы предпочитаете какую-то определенную марку?
— Нет.
Ей стало смешно. Неужели аптекарь воображает себе, что она бреет у себя подмышки, а может, еще и низ живота?
Ей нельзя было слишком долго шагать в выбранном направлении, так как она выйдет тогда на улицу Гей-Люссака.
Она тянула время. Злилась на себя, что не выказывает большей решительности. Это было не из-за трусости. Она не цеплялась за жизнь.
Напротив, мысль, что вскоре она с ней расстанется, придавала ей некую легкость, которой она не знала прежде. Ей не нужно больше нести бремя своей маленькой личности и тревожиться о своем будущем. Ни для нее, ни против нее уже ничего нельзя было сделать.
Она разглядывала витрины, дивясь, что в них было выставлено, как будто никогда их прежде не видела. Возле распахнутой двери торговец москательными товарами, в длинном сером халате, громоздил один на другой пластмассовые тазики. В парикмахерской, неподвижные и молчаливые, дожидались своей очереди две женщины.
Давно уже она не делала в парикмахерской причесок, не мыла там волос. Это было почти как искушение. Ей бы хотелось хоть раз в жизни выглядеть красивой.
Она вошла и обратилась к стоявшей за стойкой девушке:
— Скоро освободится парикмахер?
Было слышно, как он работает по другую сторону занавески в цветочек.
— Боюсь, сегодня он уже не освободится. Его ждут эти две дамы, на четыре часа у него назначена одна клиентка, а на пять другая.
— Благодарю вас.
Тем хуже! Она не собирается бегать по всему кварталу в поисках свободного парикмахера.
У нее устали ноги. Она много ходила накануне вечером.
Она повернула назад и вернулась в свою гостиницу, прозаически называвшуюся «Отель Модерн». Она улыбнулась молодой женщине в офисе.
Малыша там не было. Может, он спал в другой комнате?
— Желаете взять свой ключ?
— Да, пожалуйста.
— Хорошо пообедали?
— Очень хорошо.
— Наверное, у Марио.
— Я не посмотрела на вывеску. Это в ста метрах отсюда.
— Значит, у Марио. Там очень чисто, и готовят они очень хорошо.