Исчезнувшая
Шрифт:
— Что произошло вчера вечером?
— Сначала был пунш на приеме, — сказал он. — Не спрашивай меня, что в нем было. Я не пью. Потом все собрались в одном из студенческих номеров и, полагаю, еще выпили, и кто знает, чем еще занимались. Я не пошел.
— И я тоже.
Я оглядела зал, но Камерона не было. Не было и женщины в красном платье. Я снова надела свой брючный костюм, но в это утро потратила время, чтобы накрасить ресницы и нанести солнцезащитный крем с оттенком загара. Ричард бы в жизни не признался, но думал, что я красивая.
Ведущая семинара в то утро дала краткий обзор истории партии Справедливой доли, которая появилась два года назад, после провала попыток ужесточить законы о защите окружающей среды в нескольких штатах. Ричард слушал скептически. «Эти законы провалились по уважительным причинам», — думал он. Подключиться к его сознанию было все равно что войти в стерильно чистый, ярко освещенный ресторан. Там ничего не возбуждало аппетита.
Главным приоритетом Справедливой доли являлось, по словам ведущей, обеспечение большей заметности партии на уровне страны.
— К моменту начала предварительных президентских выборов в следующем году мы должны быть на слуху, — говорила она. — К счастью, у нас есть кандидат, который обеспечит это.
— Кто этот кандидат? — шепотом спросила я Ричарда.
— Вероятно, тот парень, которого мы слышали вчера вечером, — ответил он, машинально набрасывая американский флаг на полях блокнота. — Камерон. С тем же успехом он мог бы назваться социалистом. Говорил он именно так.
В представлении Ричарда природа существовала как промышленный ресурс, и только так. Она самовозобновится, полагал он. Это «естественный ход вещей». Я на миг задумалась, как неуместно он должен чувствовать себя здесь и в Хиллхаусе, где большинство страстно заботилось о сохранении окружающей среды. Но Ричарда не волновал статус аутсайдера — по сути, он наслаждался им. Он был уверен, что превосходит всех нас.
— Вчерашняя речь была уроком, как лгать с помощью статистики, — сказал он.
Кто-то шикнул на него, и спикер повернулась к нам.
— Но если мы хотим достучаться до американского народа, нам понадобится поддержка всех и каждого из вас.
— Дохлый номер, — сказал Ричард.
— Тогда зачем вы здесь? — спросил его сидевший рядом мужчина.
— Вы когда-нибудь слышали выражение «Врага надо знать в лицо»?
Я сделала вид, что меня здесь нет. Как правило, проделывая это, я уносилась мыслями на Ямайку, в место, которое знала только по описаниям Дашай. Я мысленно произнесла слова «Монтего-бэй» и оказалась там: белый песок, лазурная вода, никаких Ричардов.
Остаток дня, за исключением перерыва на обед, мы просидели в конференц-зале отеля. Мы узнали, как организуется начинающая политическая партия и как она находит свое место в представлении общества. Аудитория состояла из студентов и добровольцев всех возрастов. Говорившие были людьми практичными, но их речи были призваны звучать оптимистично. Благодаря усилиям рядовых членов и их сплоченности, партия Справедливой доли получит всеамериканскую известность. Камерон привлечет больше голосов, чем кандидаты основных партий. Средства массовой информации сначала будут упираться, но, когда по результатам предварительных выборов станет ясно, что ПСД может выиграть, подключатся и они.
Где-то в середине дня Ричард сказал мне:
— Я ухожу. Это пустая трата времени. Здесь не принимают реальных решений — это происходит поздно вечером в прокуренных комнатах, как оно делалось всегда.
Я не совсем поняла, что он имел в виду, но была рада видеть, что он уходит. Я помнила папины слова, что политика эфемерна — преходящие события, повторяющиеся по циклической схеме, не стоящие внимания. К концу того дня я наполовину с ним согласилась и прикидывала, так ли уж не прав Ричард.
Время от времени меня посещали видения прошлого вечера, снова заставляя озираться, на случай если Камерон вошел в зал. Должна сознаться, я ни разу не подумала об Уолкере.
Но когда я вернулась в четыреста восьмой, он сидел там на диване, служившем постелью Бернадетте, Бернадетта сидела на моей кровати, а Ронда лежала поперек второй. Глаза у них были мутные, и все они улыбнулись мне. «Опять пьяные, что ли?»
Уолкер похлопал по дивану рядом с собой.
— Ари, Ари, — сказал он, — я скучал по тебе.
Я села. Попытка настроиться на их мысли обнаружила такой хаос, что я бросила эту затею.
— Вы сегодня пойдете на прием? — Это был очередной пункт повестки дня. На следующий день у нас были назначены утренние семинары, потом обед и отъезд обратно в Хиллхаус.
— Обожаю приемы, — сказала Ронда. — Просто обожаю.
— Ладно, — сказала я, — под чем вы все?
Они улыбнулись мне.
— Какое вещество вы принимаете?
Бернадетта вынула из тумбочки пластиковую бутылочку и бросила мне. Я открыла ее и увидела пилюльки с тисненой буквой «В». «Сахарные пилюльки?» Оглянувшись вокруг, я усомнилась в этом.
— Попробуй. — Уолкер обнял меня, но я стряхнула его руку.
— Спасибо, но не буду. Оно может прореагировать с моими лекарствами от волчанки.
В тот вечер Уолкер, как и планировал, повел меня ужинать. Это было настоящее «свидание» — я надела синее шелковое платье, а Уолкер влез в пиджак с галстуком.
Идя по Бротон-стрит я сказала ему:
— Не думала, что ты принимаешь наркотики.
— Я и не принимаю. — Он, похоже, был совершенно счастлив, идя рядом со мной и любуясь видами. — «Вэшки» скорее улучшитель настроения, понимаешь? У одного из ребят вчера на вечеринке их была куча.
Я была разочарована и смущена, словно у меня обманом отняли чувства, которые мне полагалось испытывать на свидании.
— Не понимаю, какой от них вред, — сказал Уолкер, — но если тебя это так задевает, я больше не буду.
— Не принимай их больше.
Что бы ни было в этих таблетках, из-за них Уолкер становился для меня кем-то другим. Однако часть меня сомневалась: беззаботный, приветливый, доверчивый — что плохого в том, чтобы быть таким? И почему мы больше ценим «настоящих»?
— Вот «Дом маршала», — сказала я. — Первая гостиница, где я останавливалась самостоятельно.