Исчезнувшие без следа
Шрифт:
Вот он почему спросил о занятиях Дружинина – исключительно для завязки беседы. Проблемы гостя его нисколько не интересовали, хотелось поговорить о своем.
– Очень интересно, – вежливо сказал Дружинин.
– Ха! Интересно!
Чашка в руке Смирницкого дрогнула, чай выплеснулся через край прямо ему на штаны, но он этого даже не заметил.
– Здесь такая категория, как «интересно», не может использоваться, молодой человек. Это переворот в науке! Вы понимаете? Хирург может рассечь вашу плоть, проникнуть в вас и посмотреть, чем вы там болеете и как вообще устроены внутри. Какой-нибудь терапевт с помощью хитроумного прибора может изучить ваши внутренние органы. Но никто, – Смирницкий воздел палец к потолку, – никто из них не может посмотреть, как устроена ваша душа! Они не могут прочесть ваших мыслей, узнать ваши пристрастия и антипатии!
– А вы, значит, можете? – без особого энтузиазма осведомился Дружинин.
В чем-то он теперь Удалова понимал. Наверное, тот все-таки имел основания называть своего лучшего друга шарлатаном.
– Я не могу всего! – сказал Смирницкий. – Но я могу очень многое!
– Узнавать прошлое, например, – подсказал Дружинин.
Смирницкий засмеялся:
– Узнавать прошлое, молодой человек, – это такой пустяк…
Дружинин удивленно взглянул на своего собеседника, но тот, похоже, говорил на полном серьезе.
– Это действо на уровне цыганского гадания. Я вам могу продемонстрировать, просто для примера.
– Не надо, – вяло попытался защититься Дружинин.
Но было уже поздно. Смирницкий загорелся, и Дружинин видел, что его уже не остановить.
– Все очень просто, молодой человек. Сейчас я вам буду рассказывать о вас же.
Смирницкий протянул руку, дотронулся до лба своего собеседника. Дружинин почувствовал странное тепло в голове.
– Так, – сказал Смирницкий. – Начинаем.
Его голос отдалялся и становился едва различимым.
– Ваше любимое занятие, молодой человек?
– Посидеть в хорошей компании.
– Хорошо, – удовлетворенно кивнул Смирницкий и резко хлопнул в ладоши.
Дружинин вздрогнул, очнувшись от кратковременного забытья.
– Хотите, я скажу, какое ваше любимое занятие? – осведомился с лукавой улыбкой Смирницкий.
– Очень любопытно.
– Вы очень любите проводить время в хорошей компании! – сказал Смирницкий торжествующе.
Он выглядел именинником, и большим бесстыдством было бы сейчас испортить ему настроение. Но Дружинин с детства знал, что обманывать нехорошо, и даже ради чудаковатого Смирницкого не собирался поступаться принципами.
– Вы ошиблись, – произнес Дружинин с максимально возможной мягкостью. – Я вообще не люблю компаний. Уж лучше посидеть на реке с удочкой.
Смирницкий нисколько не обиделся и даже засмеялся.
– Я вас понимаю, – сказал он. – Хотите меня умыть – вот и выдумали какую-то рыбалку. Только вот ведь какая штука…
Он, смеясь, покачал головой.
– Насчет времяпрепровождения в компании – об этом вы мне сами сказали.
– Я вам ничего об этом не говорил!
– Говорили, говорили. Но – сами о том не ведая.
Дружинин, не сумев сдержаться, вздохнул. Удалов был прав – стопроцентно! Но Смирницкий этот вздох истолковал по-своему и покровительственно произнес:
– Я вам еще и не такое покажу, вы уж мне поверьте.
– Но только в следующий раз, – запросил пощады Дружинин.
– Как вам будет угодно.
Дружинин с облегчением вздохнул и распахнул привезенный им чемодан.
– Все! – поднял руки Смирницкий. – Не буду вам мешать.
Это было лучшее, что он сейчас мог сделать для своего гостя.
Глава 31
Фотографии были не во всех личных делах, но там, где они присутствовали, лица людей, запечатленных на снимках, были строги. У всех. Словно, сидя перед объективом фотоаппарата, они уже знали о судьбе, которая их ждет. А судьба у них была одна на всех, если под судьбой понимать жизненный итог. Молодые, почти одногодки, разница в возрасте – год, два, три. Новосибирский детский дом. Школа-интернат в городе Екатеринбурге. Краснодарский детский дом. Схожие биографии. Дружинин знал – почему. В «Антитеррор» старались брать тех, у кого не было родственников. Чтобы в случае гибели – ни слез, ни причитаний. Слишком опасная профессия. Потому и на женитьбу был наложен запрет.
Неожиданно среди прочих обнаружилось личное дело женщины – бойца «Антитеррора». Роншина Марина Олеговна. Чуть ниже дописано: Хельга Ронси. Наверное, псевдоним. Такое практиковалось, Дружинин об этом знал. Фотографии почему-то не было, но ее отсутствие компенсировалось послужным списком Марины-Хельги. Четырнадцать операций, из них пять – категории «А», высшей сложности. Благодарность, благодарность, еще одна благодарность. Орден. Вот это было совсем неожиданно. Никто из окружения Дружинина орденов не получал. А здесь – указ подписан самим президентом. Биография: в семь лет потеряла родителей – автокатастрофа. Дело происходило в Приморье, поэтому судьба девочки была определена – хабаровский детдом. Школа, приложены аттестаты – почти одни пятерки. После школы – парашютная секция, затем спецкурсы, еще одни спецкурсы, наконец – «Антитеррор». Четырнадцать успешных операций и орден. С нее и начнем, с этой Марины-Хельги.
Дружинин прикинул разницу во времени. Получалось, что в Хабаровске сейчас вечер. Если повезет, то он еще сможет, пожалуй, поговорить. Ему понадобилось некоторое время на то, чтобы выяснить номер телефона детского дома, а потом связаться с директором. На том конце провода отозвался мужской голос, приятный баритон.
– Это Москва, Министерство социальной защиты, – сказал Дружинин первое, что пришло ему в голову. – Нам нужны сведения о вашей воспитаннице, Марине Роншиной.
Он привел кое-какие данные из личного дела Роншиной, чтобы директору детского дома было легче ориентироваться. Тот пообещал помочь, но на всякий случай спросил, чем вызван повышенный интерес к их воспитаннице.
– Мы отправляем ее за границу для прохождения курса лечения, – быстро сочинил Дружинин.
– А что с ней? – озаботился директор.
– Ничего страшного, поверьте. Просто мы занимаемся воспитанниками детских домов, поэтому у Марины появилась возможность поехать подлечиться.