Исчезнувший

Дивер Джеффри

– Не знаю. Он не сказал, а я не спрашивал.

– Что ему было нужно?

– Узнать, не поддерживаю ли я отношения с кем-нибудь из цирка “Хасбро”. Это тот, который горел. А “Хасбро” уже и не цирк, теперь там другое шоу. Да и с какой стати мне поддерживать с кем-то из них отношения? Я ответил, что нет. Так он весь напрягся.

– Рассердился? – спросила Закс.

– Да вроде как. Сразу царапки выпустил, как всегда. Когти то есть. Прям как в доброе старое время… Знаете, что

он первым делом сказал, когда позвонил?

– Что? – подбодрил его Райм.

– Всего только “это Эрих”. Ни “привет”, ни “как поживаешь, Джон? Ты меня помнишь?” Нет, только – “это Эрих”.

– Не могли бы вы рассказать о нем в общих чертах? – вступила в разговор Закс. – О его друзьях, любимых местах, увлечениях?

– Чего проще, – буркнуло в динамике, – ответ на все один – иллюзии.

– Как это? – спросил Райм.

– А так: они и были его друзьями, любимыми местами, увлечениями. Они – и больше ничего. Он с головой ушел в свое ремесло.

– Мы слышали, его жена погибла при пожаре, – сказал Райм. – Вам что-нибудь известно о ее семье?

– О семье Мари? Ничего. Они поженились всего за неделю или за две до пожара. По-настоящему друг друга любили. Мы надеялись, она его образумит, но ближе познакомиться с ней не успели.

– Знаете кого-нибудь, кто способен хоть что-то о нем рассказать?

– Его первым ассистентом был Арт Лоуссер, я был вторым. Нас называли мальчишками Эриха.

– Лоуссеру мы позвонили. Еще кого-нибудь не назовете? – спросил Райм.

– Единственный, кто приходит на ум, – тогдашний директор цирка “Хасбро” Эдвард Кадески. Теперь он продюсер в Чикаго.

Селлитто записал, затем поинтересовался:

– С того раза Уэйр больше вам не звонил?

– Нет. Да и зачем? Ему и пяти минут хватило, чтоб выпустить когти. Слушайте, мне пора. У меня по воскресеньям утренняя смена.

Разговор закончили, Закс отключила устройство.

– Ну и дела… – пробормотала она.

– Ладно, получили наводку – и на том спасибо, – сказал Райм. – Найдите этого Кадески.

Мэл Купер вышел и через несколько минут вернулся с распечаткой из базы данных театральных компаний. Офис “Кадески продакшнс” находился в Чикаго на Саут-Уэль-стрит. Селлитто набрал номер и попал на автоответчик, что было неудивительно в столь поздний субботний час. Для Кадески оставили сообщение.

– Понятно, Уэйр испортил жизнь ассистенту, – сказал Селлитто. – Непредсказуемый тип. Покалечил зрителей, теперь вот стал серийным убийцей. Но чем он живет?

– Давайте позвоним Терри, – предложила Закс.

Терри Добинс служил в ПУНе психологом. Там было несколько специалистов, но он один составлял психологические портреты преступников. Селлитто позвонил

Добинсу домой.

– Терри.

– Лон. Слышу, как фонит динамик. Заключаю – ты с Линкольном.

– Угу, – подтвердил Райм.

Добинс был ему симпатичен – первый человек, которого он увидел, очнувшись после катастрофы, лишившей его возможности двигаться.

– Прости, что поздно звоним, – извинился Селлитто, – но нам нужна помощь. Многократный убийца, имя и фамилию знаем, а больше почти ничего.

– Это он фигурировал в новостях?

– Он самый. Мы в затруднении. Он сказал Линкольну, что намерен возобновить убийства завтра после полудня.

– Сказал Линкольну? По телефону? В письме?

– Лично, – ответил Райм.

– Хм. Представляю, каков был разговор.

Селлитто и Райм дали ему сводку по Уэйру.

Добинс задал несколько вопросов, помолчал и наконец произнес:

– На мой взгляд, его поведение определяют два фактора. Он еще выступает?

– Нет, – ответила Кара, – после пожара ни разу не выходил на сцену.

– Выступления, – продолжил Добинс, – так глубоко захватывают, что, если успешного исполнителя лишить их, для него это становится настоящей травмой. Пожар сделал его совсем другим человеком.

Исчезнувшим, подумал Райм.

– Это в свою очередь означает, что теперь им движет не желание преуспеть или ублажить зрителей и не преданность своей профессии, а гнев. Гнев усугубляется вторым фактором. Пожар его обезобразил и повредил легкие. Теперь он считает себя уродом.

– И поэтому сводит счеты?

– Да, но не обязательно в буквальном смысле. Повторю – огонь убил его, его прежнюю личность, и убийство других людей приносит ему облегчение, снимает состояние тревоги, вызванное непреходящим гневом.

– Но почему он убил именно этих людей?

– В них было нечто провоцирующее его гнев, не знаю, что именно, – пока не знаю, нужно больше данных.

– Еще одно, Терри, – сказал Райм. – Он, похоже, все время обращался к воображаемым зрителям. Погоди, я думал – к “уважаемой” публике, но только что вспомнил – к “почтеннейшей”.

– “Почтеннейшей”, – повторил психолог. – Это важно. После того как он лишился дела жизни и любимой жены, он перенес свое почитание, свою любовь – на публику, безликую массу. В случае с Уэйром такая установка особенно опасна, потому что он обращается не к настоящей, а к вымышленной публике. Это мне подсказывает, что жизнь людей не имеет для него никакой ценности.

– Спасибо, Терри.

– Когда задержите его – дайте мне знать. Хотелось бы его понаблюдать.

Разговор завершился.