Ищи горы
Шрифт:
— Хороша, а, Дан?
Передав энное число кадров… по счастью, горцы традиционно носили довольно массивные браслеты на запястьях и разнообразные амулеты на шее, и эти безделушки были буквально нашпигованы аппаратурой… Дан уже думал, что пора уходить, как вдруг произошла сцена, значения которой он сразу не понял — в отличие от Поэта, сорвавшегося с места прежде, чем Дан успел сориентироваться. По-видимому, Поэта насторожили жесты собравшихся кучкой нескольких наиболее крепких мужчин-дикарей. Неожиданно один из этой компании отделился от прочих и пошел прямо к девушке, которой любовались Дан с Поэтом. Подойдя
— Хотели сожрать? Конечно, сожрут, куда им деваться? Которая — эта? — некоторое время девятник рассматривал девушку, потом, осклабившись, повернулся к Поэту. — Слушай, а она недурна. У тебя есть вкус. Ну раз она тебе так приглянулась, забирай ее. Надоест — приведешь обратно.
Так все и получилось — неожиданно не только для Дана, но и для самого Поэта. Конечно, от беспощадной логики Марана становилось не по себе, но с другой стороны…
— Я давно ее приметил, — сказал вдруг Маран, не поднимая головы от своего медленно разгоравшегося костра. — Она чем-то похожа на Лану.
— На Лану? — удивился Дан.
— Нет?
— Не знаю. Разве что хрупкостью… не знаю, на кого она похожа, но она очаровательна.
— Бесспорно. У этих дикарей совершенно отсутствует эстетическое чувство. Обречь на гибель такое создание, оставив существовать столько уродов…
— Уродов? Маран! Скажи, пожалуйста, тебе не показалось, что степень их уродства выходит за пределы… ну просто уродства? Что это болезнь?
— Показалось.
— И что ты на этот счет думаешь?
— Я? Мне трудно судить об этом, Дан. Не хватает знаний.
Дан вытаращил глаза. Такое от Марана он слышал впервые, больше, впрочем, его потрясли не сами слова, а естественность, с какой они были произнесены… Черт возьми, а ему казалось, что за эти полтора года он изучил характер Марана досконально, во всяком случае, настолько, чтобы не встречаться с неожиданностями, и нате вам! Он поспорил бы на что угодно, что Маран никогда не признается в невежестве или неосведомленности, ну если уж придется, сделает это с большой неохотой и смущением… поспорил бы и проиграл.
— Впрочем, пока вы совершали подвиги во славу красавиц-людоедок, я поднатужился и, представь себе, вспомнил один любопытный эпизод. В бытность мою главой правительства мне как-то докладывали… некий медик, которого при Изии никто не хотел выслушать, добрался-таки на самый верх… Так вот, на одном из рудников было замечено, что рабочие часто заболевают какой-то неизвестной болезнью. Более того, у них рождались дети-уроды. Тот медик доказывал, что причиной было вещество, содержавшееся в руде. Я дал разрешение… Ила Лес попрекнул бы меня любимым местоимением, но ничего не поделаешь, они с умным видом отмахнулись от медика, и действовать пришлось опять-таки мне… Я дал разрешение, рудник временно закрыли и послали несколько человек разобраться с этой рудой. Но это же дело долгое, при мне, во всяком случае, ни до чего не докопались… Я вот думаю, Дан, нет ли здесь чего-либо в этом роде?
— Ну Маран! А говоришь, не хватает знаний. Надо отправить на анализ песок. Погоди-ка! — Дан начал лихорадочно нажимать на выпуклости своего браслета, в спешке не сразу нашел радиометр… нет, ничего такого, обычный фон… Хотя… Нет, повышение слишком незначительно, чтобы привести к подобным последствиям, не выше допустимого… Но откуда оно вообще взялось? Да, песок непременно надо отослать наверх, как только появится возможность…
За Мараном пришли поздно вечером. Вестник неслышно возник рядом с затухавшим костром, у которого сидели Маран с Даном, предоставив Поэту упражняться в шатре со своей Ат, так звали дикарку, в произношении слов языка людоедов, за четыре дня тот уже установил и выучил их сотни две… первое, что стало понятно и ему, и остальным — оба, и Маран, и Дан частенько присутствовали на «уроках», что дикарский язык был далеко не дикарским, в нем обнаружились понятия для обозначения вещей, которых дикари не имели и не могли иметь, например, лестница… Вестник передал Марану приказ немедленно идти к Лахицину и исчез так же неслышно, как появился.
Дан вскочил сразу, а Маран еще пару минут медлил, задумчиво глядя на догорающий огонь, потом поднял глаза на стоявшего в ожидании Дана и сказал:
— Не знаю, Дан, стоит ли тебе идти со мной. Я подозреваю… Нет, скорее, опасаюсь…
— Чего?
— Лахины крайне ревностно оберегают свои тайны и очень не любят посвящать в них чужаков. Так?
— Думаешь, они отведут мою кандидатуру?
— Нет, не думаю. Более вероятно, что они согласятся использовать нас обоих, но потом…
— Уберут лишних свидетелей?
— Да. И касается это, в основном, тебя.
— Почему? — спросил слегка задетый Дан. — Чем это ты лучше меня?
— Происхождением.
— Как?!. Ах да!.. Хм…
— Что скажешь?
Дан пожал плечами.
— Так или иначе… Я летел на Перицену не для того, чтоб ты делал дело, а я отсиживался в шатре.
Маран на это ничего не ответил, и быстро собравшись, они зашагали к недальним барханам, за которыми располагался лагерь Лахицина.
Лахицин неподвижно стоял перед своим шатром, глядя в небо над горизонтом, необычно светлое на севере.
— Близится переход весны в лето, — сказал он негромко. — Время песчаных бурь.
Он круто повернулся, и Дан понял, что кехс разговаривал не сам с собой, он услышал шаги… ну конечно, его шаги, он так и не смог, как ни старался, перенять у Марана его беззвучную походку…
— Ты не один, сын Чицина? — в голосе кехса прозвучала досада с оттенком недоумения.
— Я полагаю, ты вызвал меня в связи со словами полководца Деци, сказанными мне восемь лун назад? — спросил Маран.
— Да.
— Я обдумал эти слова. Половина моей крови — кровь лахина, а мой родич Дан — истый горец, горское чутье у него острей, чем у меня. Он может пригодиться для служения Лаху. Если нет, он уйдет.
Лахицин ответил не сразу. Он внимательно оглядел Дана, спросил:
— Ты знаешь язык лахинов?
— Знаю.
— Для чего ты его учил? — в этом вопросе Дану почудился оттенок подозрительности.