Ищите женщину
Шрифт:
А потом прибыл Турецкий, вынул из багажника большой картонный ящик. Спросил у Лени, какие у него планы, не хочет ли разделить ужин. Тот стал отнекиваться – в смысле если есть еще какие-то дела, то это одно, а если нет, то он бы предпочел заехать на Литейный, доложиться и – домой. Ну хорошо, согласился Турецкий, в конце концов, была бы честь предложена.
«Жигули» уехали. А вот ребятам придется еще подежурить. Пока не приедет Косенкова. Те рассказали Турецкому о странной машине.
– Вы голодные, хлопцы? – спросил он.
Оперативники засмущались:
– Да нет, не то чтобы…
– Ясно! – остановил их Турецкий. – Елизавета Евдокимовна, у вас что-нибудь найдется – подкормить ребят? А то им тут еще часа три как минимум придется…
– Конечно! – с жаром отозвалась Лиза. – Пойдемте!
– Тогда вперед, хлопцы, чем богаты…
На этаже, напротив лифта, выходящего Турецкого встретил еще один оперативник.
– Александр Борисович? – строго спросил он.
– Так точно! – отрапортовал Турецкий, чем вызвал у сопровождавших его улыбки.
– Происшествий не было. Кроме одного.
– Заходите, – кивнул остальным Александр, – мы сейчас. Слушаю.
– Я в окно смотрел, вон туда, на противоположный тротуар. Тут же, с третьего этажа, рукой подать. И вижу, из машины вышел мужик с самострелом, знаете, вроде спортивного такого? Чего-то ходил туда-сюда. Смотрел по сторонам. Потом, смотрю, сел в машину и уехал. Я подумал, что это, возможно, «технарь». Нас Виктор Петрович проинструктировал на этот счет. Вы в квартире окна снаружи посмотрите. Спецы иногда прослушку на присосках таких, типа детских стрел, устанавливают.
– Молодец, – одобрил Турецкий, – а теперь пошли перекусим. Мы тут одну дамочку ждем к восьми. Если не опоздает. Надо будет ее аккуратно встретить. А если кто вместе с ней, тот пусть пока погуляет. Лады?
– О чем речь? Сделаем.
Три часа впереди – времени для бараньей ноги более чем достаточно. Поэтому Лиза быстро сварганила операм большую яичницу и отварила пельмени.
Турецкий же тем временем открыл окна, обследовал наружные рамы и стекла и обнаружил-таки детскую игрушку. Стерженек на присоске плотно сидел на уголке оконной рамы в большой комнате. Он принес находку на кухню, где оперативники успешно расправлялись уже и со вчерашней, заново разогретой пиццей, и показал им «игрушку». А после, когда они, посмеиваясь, обсудили достоинства стрелки, открыл форточку и выкинул находку во двор.
Оперативники попили чаю и пошли работать дальше. А Турецкий распаковал ящик и изумился щедрости толстяка. Все предусмотрел, ничего не забыл. И коньяк положил хороший, армянский, трехзвездочный.
Лиза стала разогревать духовку, а Александр занялся подготовкой ноги. Попутно он читал короткую лекцию на тему:
– Вот видишь, он предложил мне шпиговать ногу не только чесноком, но и морковью с сельдереем…
– Кто – он?
– Тот директор магазина, у которого мы были… Но этими овощами я обычно шпигую исключительно кабанятину. Это необходимо, чтобы отбить у мяса специфический лесной дух. Ты когда-нибудь ела запеченного в русской печи кабана?
– Как понимать этот вопрос?
– Ну… так и говори: не ела. Обиды здесь ни при чем. А баранина требует особой обмазки, потому что мясо выделяет много сока. Вот мы ее шпигуем ломтиками чеснока, которые перед этим макаем в смесь соли, красного и черного перца. А теперь он предложил перемешать аджику с горчицей. Но горчица опять-таки очень хороша, если готовишь мясо дикого зверя, а не домашнего, понимаешь? Тогда ты обмазываешь горчицей, а сверху кашей из размятого черного хлеба. Хлеб в печи образует корку, внутри которой как бы кипит мясо. Это, надеюсь, тебе понятно? Во-от… А нашего баранчика мы сегодня тоже попробуем немножко смягчить такой вот острой смесью. Но сделаем боковые надрезы – чтоб сок вытекал и не давал мясу гореть. Мы ногу в процессе все равно будем поливать и этим соком, и растопленным маслом. У тебя есть немного сливочного масла?
– Немного есть. Но я хотела его на бутерброды, у меня есть в заначке баночка красной икры.
– Ни в коем случае! Нельзя смешивать жанры! Баранина есть баранина, а икра – совсем из другой оперы, ты что?! Чтоб на столе не было никакой икры! Баранина, вино, горячий лаваш с зеленью и растопленным сулугуни и – все! Это – стол. А все остальное – глупости эмансипированных баб. Во всем должна быть сохранена чистота жанра! Я понятно объясняю?
– Более чем! – смеялась Лиза, откидывая тыльной стороной ладони волосы, падающие на глаза. – Ты говоришь как профессиональный литературный критик. Иди ко мне в журнал, будешь вести рубрику.
– Далеко ездить… Не отвлекайся! А теперь мы эту ногу оставим минут пятнадцать отдыхать. Пусть напитается ароматами. И – в печь. Я мою руки, потом ставлю противень в духовку и на час удаляюсь читать материалы. А ты минут через сорок пять откроешь и аккуратно польешь ногу растопленным маслом. Столовой ложкой. Задача ясна?
– Слушаюсь, мой командир!
– Правильно. А теперь последние указания, но уже из другой оперы. С одним жанром мы покончили. Слушай внимательно, – говорил он, моя руки и раскатывая рукава рубашки. – У вас, вероятно, зайдет разговор о материалах Вадима.
– Почему?
– Потому что. Итак, во-первых, никаких материалов – то есть ни дневника Вадима, ни мемуаров его отца, ничего прочего ты отродясь не видела и ни о чем даже не догадываешься, ясно?
– Но как же тогда… А ты?
– Объясняю. Ты говоришь только чистую правду, и в этом твоя сила. Ты узнала Вадима в телепередаче, позвонила по указанному телефону, а я тебя сам вычислил и приехал сюда, чтобы поговорить. Но только о Вадиме. В нашем разговоре с моей стороны была названа фамилия Ирины, что тебя не просто удивило, а изумило. Эту фамилию я вычитал и у Вадима, и у его папаши. Я, а не ты. И когда ты сказала, что она в Питере, я тебя упросил познакомить нас. Это надо мне. И мои к ней вопросы касаются моего дела. Ты тут вообще никто.
– Но почему?
– А чтоб тебе после моего отъезда плохие дяди не задавали ненужных и грубых вопросов.
– А могут?
– Они все могут. Но я надеюсь, что Ирина им сама все расскажет. И допрашивать тебя не будет нужды. Однако если все-таки это произойдет, веди себя как тот бумажный солдатик. Или оловянный. Не помню точно.
– Бумажный – это у Окуджавы. Но неужели ты думаешь, что Ирина…
– Уже не думаю, а почти уверен. И первая посылочка от нее – вон та стрелка, которую я выкинул в форточку. До твоего телефонного разговора с ней и упоминания моего имени никто не знал, что я у тебя дома.