Ищу страну Синегорию
Шрифт:
На гребень я поднялась последней. Сухо шелестели под ногами лишайники, пахло нагретым камнем, сеном и чуть-чуть уксусом. Я не сразу поняла, что этот запах шел от странных, похожих на резиновые зеленоватые губки камнеломок. Они накрепко прилипли к камням — никакой ураган не отдерет.
Но сейчас ветра не было, дышалось легко и удивительно радостно. Сырость, душная болотная прель и комары — все осталось внизу. Там, где течет покинутый нами ключ Удачливый.
Странные названия встречаются порой на карте Колымы! В них вся нелегкая история этого края.
Сначала волчьими
Затем пришли геологи и с ними — романтика: на карте появились озеро Джека Лондона, сопки Аида и Вакханка, ручей Наташа и ключ Золотистый.
Позже всех за дело принялись кабинетные схимники, и вот место бесшабашных, озорных, романтических имен заняли вымученные ручей Кристаллический и ключ Феррум. Чего не испоганит бюрократ!
Название нашей обетованной земли — ручей Буйно-Рудный — мне по душе. Оно явно осталось от прежних романтических времен.
Сопка оборвалась стремительно, точно ее срезали ножом. Обрыв, узкий песчаный язык осыпи в редких оспинках кедрового стланика, а внизу лес — могучий и таинственный, как в сказке. Ручья сверху даже не было видно — так плотно сомкнулись кроны лиственниц, чосений и тополей.
Спускались не слишком красиво, но быстро — кто на ногах, а кто на заду или на боку… Я и не заметила, как очутилась внизу. Было такое ощущение, что лес кинулся мне навстречу и прочно охватил невидимыми руками.
Зеленоватый сумрак расшит блестками солнечных зайчиков. Вокруг особенный аромат не тронутого человеком леса. В нем запахи непроходимых трав, столетних мхов и грибов, которых из года в год никто не собирает. И еще в таком лесу пугающе пахнет зверем. Человек никогда не пойдет по такому лесу напролом: он будет ступать осторожно и подолгу прислушиваться, приглядываться. Мне тоже захотелось оглянуться, но тут откуда-то из-за деревьев долетел голос Любки:
— Левка? Где же твой медведь? Эх, медвежатники бы сейчас навернуть!
Послышался грохот мотора. Это надсадно ломился сквозь чащу трактор. Лаяли собаки. Ныли комары.
Ничего таинственного не было, как не было и чудесной страны Синегории. Жизнь продолжалась на новом месте, и только.
К вечеру тракторы притащили остальные домики и подстанцию. Строптивые «холостяки» никак не могли облюбовать себе новое место: все им казалось, от воды далеко. Кончилось тем, что домик сам распорядился своей судьбой: оборвал трос и остался стоять как раз поперек ручья. К тому же о камни сломалось крыльцо.
— Ну что, хватит вам теперь воды? — злорадствовала Женя. «Холостяки» помалкивали.
Домик, конечно, вытащили, а вместо крыльца положили большой плоский камень. Здесь из всех положений выход находят просто.
Как и на прежнем месте, ни один домик не стал рядом с другим. Хоть на дыбы, да не так, как все. Вероятно, бесконечная возможность заселения окружающего пространства действует на людей анархически.
У своего домика Марья Ивановна уже растопила печурку. Всем было известно, что она собирается печь пирожки с капустой. Невиданная роскошь! Злые языки утверждали, что капусту за пол-литра водки привез тракторист Гарька, ездивший ночью на базу за горючим. Конечно, все это делалось ради приезда сына.
В отряде Вячеслава встретили настороженно: — Что сын, что отец — одна сатана, — говорила Любка. — Не пойму, как старику денег не жалко тащить сына сюда?
Остальные отнеслись проще. Приехал — значит надо было, а у нас и своих дел хватает. Вячеслав тоже никем не интересовался. Он и все остальные жили словно в двух разных измерениях.
Про себя я этого сказать не могу. С самого начала я стала здесь своей в самом лучшем смысле этого слова. Наверно, это и дало мне силы уйти от всего, что окружало меня прежде.
А Вячеслав — странный парень. Ехал к отцу, а поглядишь, словно и не рад. Дома бывает редко. Охотник он тоже никудышный: за все время и пары кедровок не убил, да у него и ружья-то своего нет. Но что-нибудь же привело его сюда? Он бродит среди людей, как человек, впервые попавший в лес.
Яша, с которым мы очень подружились, несколько раз пытался «разговорить» Вячеслава, но у него тоже ничего не вышло.
Меня он пока что исподволь приучает обращаться со своим «хозяйством» — подстанцией. Все не так уж сложно, как я думала. Конечно, лишь до тех пор, пока рядом Яша. Впрочем, я и не представляю, что мне в ближайшем будущем придется возиться с этим самой. Все это — потом, а пока — дела сегодняшние, необходимые.
Я раздумывала над тем, как бы нам поудобнее поставить стол, когда в дверь заглянул Вячеслав.
— К вам, можно?
— Заходите. Здесь разрешения не спрашивают. Он повертелся и неуверенно сел на чурбан, заменявший нам табуретку. Спросил раздраженно:
— Лена, может, вы скажете, на каком языке надо говорить со здешними людьми? По-русски они явно не понимают. Спрашиваешь человека, а он только «да» или «нет».
— Так ведь людям понять надо, чего вы от них хотите и кто вы сами. Если б вы хоть что-то делали полезное… Понимаете, это тайга, здесь нельзя иначе.
— А если я приехал просто отдохнуть? Почему никто не хочет понять этого?
«Потому что все чувствуют, что за этим прячется что-то еще», — хотела я сказать, но промолчала.
Он рыскнул глазами по сторонам, нервно дернулся:
— Черт! Сигареты забыл… У вас нет?
— Я не курю.
Про себя я отметила, он уже раза два спрашивал меня об этом.
Он о чем-то подумал. Оглянулся.
— Слушайте, мы здесь одни. Вы ведь работаете на какую-то редакцию?
— Нет, Вячеслав, я не журналист и быть им не собираюсь. Я только то, что вы видите.
Как все-таки в нем много отцовского! Да, он наследник, он уже во всем ищет выгоду. Жаль. Мне казалось, что в нем больше наивности, свежести. А так. Кончит институт и пойдет к людям, а что он им принесет? Отцовскую копилку?
— Лена, я не понимаю вас. Как вы живете здесь, ради чего?
В открытую дверь заглядывали сумерки. Вдруг донеслись звуки вальса. Это Яша наладил свой приемник. Пятая симфония Чайковского в тайге. Разве такое можно представить себе в городе?
— Ищу страну Синегорию, Вячеслав, и потому я здесь, — спокойно ответила я.