Ищущий, который нашел
Шрифт:
– Малец, проводи этого молодого человека к Донуэну и сообщи им, что этот рыбак просит аудиенции, - и стражник протянул пареньку золотую монету. Я было расплылся в довольной улыбке - в мое время такого паренька бы еще побили, но уж денег бы точно не дали. Но лицо стражника скривилось в презрительной гримасе, и это уняло мои восторги. Парнишка кивнул и с громким топотом ринулся к замку. Я пошел за ним, наблюдая за сверкающими босыми пятками, а за мной с руганью и хохотом стражники поднимали мост.
Когда мы подошли вплотную к замку, я разглядел витиеватые решетки на больших окнах из тонкого стекла и простой в целом стиль. Замок выглядел куда проще, чем восемь лет
– Как мне вас представить, уважаемый?
– робко спросил мальчик, замирая на крыльце дворца. Все было устроено как нельзя просто - никакой охраны, чистая дорожка и обычный вход. Я набрал в легкие побольше воздуха и достал из-за пазухи согретый теплом моего тела листок.
– Вот, малыш, передай это Донуэну. И скажи, что меня зовут Виктор, - тихо произнес я, сжимая худые пальцы парня. Тот послушно взял листок, сглотнул, еще больше распахнув свои голубые глазищи, и, пискнув: "Подождите здесь", скрылся. Хлопнула тяжелая дверь, брякнуло железное кольцо, а я замер, отсчитывая секунды и сжимая кулаки. Отец... Это слово давно перестало вызывать во мне нежные чувства. Я запомнил только холодный взгляд серых глаз уроженца Шестого Княжества, сухие жилистые руки и неприятный, колкий, как иней, голос. И когда дверь со скрипом отворилась и я увидел изборожденное морщинами лицо, впавшие глаза и седые волосы, обрамляющие резко очерченные скулы, сердце ухнуло и ушло в пятки. Я вдохнул воздуха и до боли сжал кулак. Ногти белыми полукружьями впились в мякоть ладони, а я не мог отвести глаз от сурового старческого лица. Да, он был стар. Приоткрытый от частого дыхания рот показывал выпавшие от старости зубы, в глазах не было той пронизывающей суровости, которой я так боялся. Это были глаза уставшего человека, уставшего и несчастного.
Железное кольцо все стучало по резко захлопнувшейся двери, дул ветер, теребя волосы, а старческие дрожащие руки сжимали тонкий пожелтевший листок. И вдруг из выцветших глаз потекли слезы. Внезапно, как капли дождя, чистые и прозрачные, они падали на крючковатый нос и стекали вниз, умирая на остром подбородке. А мы все стояли и смотрели друг на друга, не в силах сделать шаг навстречу. Как до безумия нелепо! Всего один шаг, такой крошечный и естественный, а он мешал нам всю жизнь понять друг друга...
– Это... ты?..
– прошептал он хриплым голосом, совсем не похожим на тот надменный тон, которым когда-то отец отчитывал вихрастого мальчишку со смеющимися карими глазами. Я сглотнул и молча кивнул, язык не слушался меня, не желая ворочаться в пересохшем рту. Я все так же нелепо стоял на одном месте, словно приросший к полу, и смотрел на отца, а он тоже молча ловил мой взгляд. Что сказать? Что, Хогг побери, можно сказать, когда я прожил целую жизнь?! Когда я стал повелителем тьмы, потом царем, а потом умер, и все это - без малейшей поддержки со стороны этого чужого мне человека?!
– Где ты был?.. Где ты был все эти годы?!
– неожиданно воскликнул я, и не узнал собственный голос. Он был хриплым и сдавленным, а в глазах откуда-то возникли слезы. И я задохнулся яростной болью, падая на колени перед отцом. Тот смотрел на меня все так же молча и отстраненно грустно, а я боролся с подступающей детской истерикой.
– Почему?! Ну почему ты тогда... почему...
– я больше не мог бороться. Стоя на коленях, я зарыдал, содрогаясь всем телом, спрятав лицо в руках. И вдруг сухая старческая рука коснулась моего горячего лба, измазанного слезами.
– Тише, тише... Тише, глупый, - хрипло прошептал старческий голос. Хрустнули суставы, и отец опустился на колени напротив меня. Его рука продолжала гладить меня по голове, совсем как в детстве, когда я, сваленный лихорадкой, лежал на шелковой постели. А где-то хлопотала покойная мама. Я поднял застланные слезами глаза и встретился с глазами отца.
– Обними меня... Пожалуйста, - одними губами шепнул я, и вдруг почувствовал, как сухие, словно ветви старого дерева, руки отца обвили мое дрожащее от рыданий тело. Я молча уткнулся в костлявое плечо. Зачем выяснять то, что и без того понятно? Зачем винить, когда виноват сам? Зачем доставлять боль тем, кого любишь?
– Молодец, малыш. Видишь, ответы на некоторые вопросы ты нашел сам, - шепнула Аена.
Так я замер в отцовских объятиях, и время вокруг замерло. А есть ли оно, время? Может, ел'ли прав? И я не видел отца всего пару дней? Морщинистая рука вытерла слезы с моего лица, и, крепко сжав мои плечи, отец произнес:
– Надо же, ты теплый, как настоящий... Ты совсем не изменился, как будто тебе опять двадцать пять лет, как в день твоей смерти... Ты простишь меня?
– вдруг сипло прошептал отец, и я вздрогнул от странных слов. Отец думает, что я умер. Это совсем неудивительно, да, но... Но он думает, что я - дух. А я всего лишь твой сын, папа, из плоти и крови!
– Чувствуешь, у меня теплая рука? У меня соленые слезы! Я жив, папа, жив! Конечно я прощаю, и ты прости... Прости, что я злился на тебя за смерть мамы... Прости, что не пришел раньше... Прости, что стал чужим, - бестолково говорил я, сжимая отцовскую руку и заглядывая в наполненные прозрачной влагой серые глаза. В них стояла невероятная боль. Этот суровый холодный человек раскаивался. Он нуждался только в одном - моем прощении. И я прижался горячими губами к испещренной морщинами руке. И в этот миг голова закружилась, и я почувствовал, как из души моего отца уходит боль, а из взгляда - апатия. На этот раз я ясно разглядел его ауру, на которой между разноцветными лепестками радуги застряли уродливые черные комки злости и затаенных обид. Холодно полыхало высокомерие, змеилась старая досада, но под действием какой-то таинственной силы все это таяло и исчезало, заставляя радугу сиять ярче, как после недавнего дождя. Я еще раз обнял отца и встал с колен, улыбаясь и глядя на его помолодевшее лицо, на нежный взгляд и добрую улыбку. Чтобы не упасть от внезапного приступа головной боли, я вцепился пальцами ног в подошву. Но на лице сияла улыбка. Если это - мой новый дар, то я приму любое побочное действие, ибо нет ничего прекраснее этого дара... Я бережно вынул из отцовских рук листок с собственным портретом, и отошел на шаг, ожидая, пока лорд Донуэн придет в себя. Я уже догадывался, что он не вспомнит того, что только что произошло. И был готов, что меня не узнают. Но слова отца потрясли меня больше, чем головная боль:
– Юноша, чем я обязан вашему визиту?
– я вздохнул. Значит, так надо. Что ж, какая, впрочем, разница? Главное, что отец рядом, и что все будет хорошо. А остальное...
– Вы плакали?
– удивленно спросил отец, подходя ближе и заглядывая мне в лицо. И уж совсем странное заявление:
– Вы так похожи на моего покойного сына...
– сердце бешено заколотилось. Каждый раз, когда я использую свой новый дар, вдобавок к жуткой боли я становлюсь ближе к своему естественному облику. Что ж, теперь осталось взять себя в руки и в который раз сделать вид, что ничего не было. Забавно...