Ищущий, который нашел
Шрифт:
– Раз уж вспомнили о кодексе, сегодня день всеобщей благодарности, - буркнул старик, ехидно улыбаясь. Мы причаливали к берегу, и мальчишки помогали ему привязать лодку канатами к импровизированной пристани и выгрузить рыбу. Мне же пришлось делать все самому, и я, делая вид, что совершенно не стесняюсь своей наготы, выкарабкался из лодки и привязал ее. Мальчишки отпрыгнули от меня, как от прокаженного:
– Оч ничар!
– завопили мальчишки в разнобой. О переводе я догадался по тому, как они указывали пальцами на мое обнаженное достоинство. Я только усмехнулся - подумаешь, голых мужчин не видели, я же не к эррам в баню залез. Меня намного
– Юноши, не могли бы вы принести мне одежду? Пока меня не увидели женщины, - попросил я, заканчивая завязывать узел. Узлы я вязать не умел, поэтому намотал веревку кое-как несколько раз вокруг палки. Ребята ничего из моих слов не поняли, и молча стояли, хлопая глазами. В дело вмешался старик, крикнувший им что-то на местном языке. Двое послушно кивнули и побежали к домикам, сверкая желтоватыми пятками.
– Ачь врече кате?
– спросил один особенно любопытный. Звуки вылетали из горла со странным присвистом, напоминая крик чайки.
– Он спрашивает кто ты, парень, - перевел старик, ехидно усмехаясь. Я подошел к мальчишке, щелкнул по носу и заявил:
– Я - царь Аркуса. Ирвен Виктор, - любопытно было наблюдать за тем, как меняется его лицо, вытягиваясь и бледнея. Из всех моих слов он понял только "ирвен Виктор". Он отшатнулся и закричал вдруг на ломаном центральном языке:
– Неч смечте смеяреч нач эчим именчем!
– я умилился:
– Вы так уважаете этого человека?
– парнишка немного помолчал, переваривая мой ответ, и испуганно прошептал все на том же ломаном языке:
– Тчч! За эточ могутч пойматеч и казнич!
– я отказывался в это верить. Просто быть такого не может, я ведь не хотел, чтобы все было так. Я хотел...
– Да чего ты хотел?! Ты просто забавлялся тем, что можешь играть чужими судьбами, как игрушками. Когда-то и Зефира и Азот говорили тебе об этом, и ты ответил, что не наигрался в детстве. Так и есть, малыш. Но теперь игры закончились!
Вот даже как. Суровая исповедь, которою я заслуживаю. Все мои разговоры о цели, которая оправдывает средства, о всеобщем благе и утопии были ничем иным, кроме как попыткой доказать самому себе свою нужность. И сейчас мне необходимо сделать невозможное, дабы исправить свои ошибки. А они, как видимо, грандиозны.
Стоять на берегу было очень неприятно. Пронизывающий ветер обжигал кожу, капельки воды били по икрам, мокрый песок холодил ноги. Мальчишки больше заговаривать со мной не решались, а старик стоял чуть поодаль и разгружал пойманную рыбу. Серебристые хвосты горели в переливах выглянувшего из-за туч солнца, руки старика ловко перебирали рыбу, а глаза задумчиво смотрели куда-то в пустоту, туда, где прятался утренний туман. Его определенно что-то мучило, что-то давнее и, похоже, связанное с рисунком. Я подошел к нему и спросил:
– Скажите, вы ведь не местный? Вы из Девятого Княжества?
– старик вздрогнул и резко обернулся. Несчастное лицо, изборожденное глубокими морщинами, впадины глаз мрачно смотрят на меня, пряча в себе жуткую боль.
– Откуда вы знаете?
– переходя на "вы", резко спросил он. Я еле сдержал самодовольную ухмылку. Еще бы мне не знать! Говор жителей Девятого Княжества отличается мягкими приглушенными звуками и бархатистыми переливами. Странно, что в Шестом Княжестве свой язык есть, а в автономии - нет. Впрочем, Артирус ведь был исконно центральным жителем...
– Догадался, - коротко ответил я, прижимая к себе листок с рисунком. Все это время я не знал, куда его деть, не прикрывать же даром юной художницы свою наготу!
– Вы пришли напомнить мне, да?! Вы меня замучить хотите? Я хочу спокойно жить, понимаете? Спокойно!
– истерично закричал вдруг старик, толкая меня и буравя бешенным взглядом. Я поймал себя на мысли, что мне искренне жаль старика. И на том, что последние надежды разбиваются в прах. Да, я жил при дворе и ни с кем не общался. Я не знал жизни и считал, что если насильно установить справедливость, то все будут счастливы. Как наивно! Ведь у каждого найдется своя заноза, мешающая ему жить, заставляющая его ненавидеть весь мир в День Всеобщей Благодарности. Как самонадеянно было строить далеко идущие планы, опираясь лишь на собственные нелепые домыслы! И я считал, что эта цель оправдывает все мои поступки. Но я даже не предполагал самого страшного - я выбрал не ту цель. В мое распоряжение предоставлен всего один человек - и это я сам. А я, вместо того, чтобы искать, решил менять мир по наивным образцам. Мне стыдно...
– Вречешь шельмох!
– сообщил мальчишка, протягивая мне одежду. Слов я не понял, но суть мне ясна. Я кивком поблагодарил за принесенные мне холщовые штаны и тонкую рубашку и начал быстро одеваться. Одежда была некрасивой. Да, я привык к роскоши. Я привык быть красивым и ловить на себе влюбленные женские взгляды. Привык, что моя мужественность оттенена изящным камзолом. Я всегда был "на удивление красив" и "на удивление хвастлив". Жанна ведь, в сущности, была отражением моей худшей стороны. Хогг, сколько открытый! Как у новорожденного младенца, удивляющегося каждому новому вздоху, каждой пылинке, каждому лучику.
Я подвязал рубаху холщовой веревкой, служащей здешним жителям поясом, и спрятал за пазуху рисунок, чувствуя кожей шершавые прикосновения листка.
Вслед за стариком я зашел в небольшую хижину. Крыша из ивовых прутьев и едкий запах рыбы красноречиво говорили о роде занятий своего хозяина. Встречать нас вышла женщина. Местная, с желтой кожей, большими прозрачными глазами и приятной радушной улыбкой. Она обняла мужа и крепко поцеловала его в губы. Я смотрел на них и видел, как разглаживаются морщинки на лице старика, как прорезывается улыбка, и светлеют глаза. Вот что приближает нас к утопии - свет в любимых глазах. Я мог бы жить в утопии, мог бы наслаждаться тем, к чему меня всегда тянуло, но от чего я добровольно отказывался. И во имя чего? Во имя нелепого тщеславия, замаскированного благородством.
– А эчто что?
– с акцентом, но все же на неплохом центральном языке, закричала женщина, отрываясь от губ старика и указывая на меня пальцем. Я вежливо поклонился и обворожительно улыбнулся:
– Ирвен Виктор, ува...
– и замер на полуслове. Как нелепо, должно быть, смотрится мое поведение в этом неуклюжем теле, да и представляться настоящим именем - верх безумства. Я поспешил исправить положение:
– Простите мой неуместный юмор. Мое имя Арсис, я из восточной части Аркуса, - мой ответ никто по достоинству не оценил. Женщина встала руки в боки и гневно заявила: