Ищущий, который нашел
Шрифт:
– Арче, я не впущчу эчого человеча в свой дом!
– старик только тяжело вздохнул, потом обнял жену и поцеловал ее в макушку, тихо сказав:
– Дорогая, это нужно мне, понимаешь? Этот человек - из моего прошлого.
Женщина нахмурилась, потом капризно поинтересовалась:
– Арче, ты же хочел забыть чего!
– старик помрачнел и ласково шепнул ей на ухо слово, которое, как я понял, было ее именем.
– Чиина...
– Заходчи, - бросила она мне через плечо, и вошла в хижину. Я пошел следом, аккуратно вытерев босые ноги на плетеном ивовом коврике у входа. Хижина оказалась довольно светлой, и даже окна с рыбьими пузырями вместо стекол не портили вида. Хижина была небольшой и единственная комната представляла
– Чиина, я не знаю, как он здесь оказался, но мне нужно ему помочь, понимаешь?
– в голосе старика было столько мольбы и боли, что я невольно поежился. С Чиины слетел весь гнев, теперь она снова была на удивление приятной женщиной с красивой улыбкой.
– Парень, располагайся, - обернулся ко мне старик, кивая на пол. Что ж, мне улыбается увлекательнейшая перспектива спать этой ночью на полу. Но так как сейчас только утро, мне предстоит чем-то занять себя. Я бы предпочел разговорами.
Я счел невежливым приставать к старику с расспросами, поэтому, поблагодарив хозяйку, пошел помогать ей чистить рыбу, тем более что мне хотелось есть. Как выяснилось, чистить рыбу я не умел, за что удостоился насмешливого взгляда Чиины.
– Ты как придворный прошлой эпохи, - хмыкнул старик, возникая за моей спиной. Я вздрогнул, чувствуя его внимательный тяжелый взгляд. Нож чиркнул по гладкой чешуе и змеей впился в руку. Кровь темным пятном капнула на стол, а я недоуменно смотрел, как вишневые капли плавно стекают вниз, с глухим стуком ударяясь о самодельную столешницу. Чиина резко перехватила мою руку и прижала вену пальцами. Темная кровь замедлила свой бег, испачкав длинные, испещренные морщинками пальцы женщины. Пока Чиина хлопотала с моей рукой, бормоча крикливые ругательства на своем языке, я сидел и расслаблялся. Какое эгоистично приятное чувство, когда о тебе заботятся. Жаль, мне нельзя им долго наслаждаться...
– Сам виноват!
– совесть. Куда же без нее!
– Пошли со мной, сети у берега снимем, чтобы грозой не сорвало, - вздохнул старик, подходя ко мне. Я посмотрел на туго забинтованную руку и пошел за своим "покровителем".
На улице было душно и пасмурно, солнце окончательно спряталось за набежавшими тучами, в воздухе пахло дождем. Я шел за стариком, выжидая, пока он начнет разговор. Но он не спешил. Молча глядя на воду, он засучил штаны и, забравшись в воду по колено, принялся убирать сети. А потом тихие всплески воды стихли под звуками голоса:
– Ты ведь не Арсис, парень. И не из восточной части, - старик не оборачивался, но я по голосу заметил, что он улыбается. Грустно-грустно. И я решился:
– Скажите, вы рады изменениям?
– Изменениям, парень? Это ведь очередная ложь. Палачи не у дел, зато люди казнят сами себя. Теперь нельзя воровать, зато можно обманывать и предавать близких. Ложь, парень.
Я подошел совсем близко к воде и присел на корточки, зачерпнул воды и опустил лицо в прохладную жидкость. Я зарылся лицом в воду, не дыша. Мне было больно вдыхать. Хотелось спрятаться от всего мира и зарыдать, захлебываясь слезами. Ведь больше всего на свете я боялся лжи! Я хотел видеть правду, как она есть, я хотел создать утопию, в которой нет места обману. И что в итоге? Создал самый лживый мир, какой только можно себе вообразить.
– Тот рисунок, что у тебя... Я убил этого человека. Или человека, на него похожего, - надломленным голосом прошептал вдруг старик, продолжая все так же стоять по колено в воде и смотреть на рыболовную сеть, в которой трепыхались рыбешки.
Я медленно поднял голову. Слезы, подступившие к глазам, высохли. Я тихо спросил, неотрывно глядя на силуэт старика на фоне серого неба:
– Вы работали палачом?
– старик вздрогнул всем телом, дернулись худые лопатки, и он глухо ответил:
– Да. Я помню каждую свою жертву. Помню мальчика, изображенного на рисунке. Вроде бы все верно, по закону, но, Хогг, я вижу его лицо во сне! Он был неплохой парень, да?
– Смерть - начало новой жизни. Вы лишь оборвали паутину лжи, - тихо ответил я, подходя к старику. Он тихо застонал, сжимая кулак и глядя в пустое серое небо.
– А какое я имел право?!
– я задумался. Но ненадолго.
– Вы лишь выполнили свою роль. У вас не было выбора, а значит, так надо, - тихо, но твердо прошептал я. Старик обернулся, и я встретился с бездонной болью в темно-серых глазах.
– А ты простишь меня, мальчик?..
– срывающимся голосом вдруг шепнул он, и столько было в этом вопросе отчаяния, что я невольно подался вперед, желая успокоить старика:
– Прощу... Слышите? Я прощаю вас!
– и я обнял старика. А он рухнул в мои объятия, тихо всхлипывая на груди. Я сжал его крепче, чувствуя старческие сухие кости. Из моих глаз тоже полились слезы, стекая по щекам. Я отошел от старика на шаг, не убирая рук с его плеч, и почувствовал, как темным туманом уходит из него боль. Как злоба на самого себя растворяется и уплывает сизым дымком прочь, как со слезами уходит гнойная рана души.
– Спасибо, мальчик...
– шепнул старик, а я только улыбнулся. Счастливой улыбкой. Душа старика, раньше напоминавшая болото, теперь спокойно сияла, как озеро. Глаза наполнились счастливым светом, в них заиграли тысячи радуг. Вот оно, подлинное могущество - творить утопию в душах людей.
Небо разорвало набухшую рану, и горизонт очертился миллиардами нитей. Капли падали на лицо, на волосы, но я их не чувствовал. Я был ими.
Вода колыхалась у ног. Я заглянул в нее, ожидая увидеть некрасивое лицо с крупным носом и маленькими глазами, подернутое дождевыми каплями. На меня смотрел юноша с изящными чертами лица, светлыми кудрями, немного грустной, но счастливой улыбкой, и мягким светом темных глаз. А потом все слилось под пеленой дождя, превращаясь в сплошной водяной круговорот...
Глава 17.
Отец.
Рука ужасно болела. Из мелкой царапинки сочились темно-бурые капли, а меня лихорадило. Я лежал на единственной в доме кровати, глядя, как лучики солнца, выглянувшего сразу же после грозы, просачиваются сквозь ивовые ветви. От боли к горлу подкатывала тошнота, и тогда я сжимал зубы, чтобы не застонать. Чиина списывала мое ужасное самочувствие на рану, но я смутно догадывался, что дело не в царапине. Мне стало плохо после странного инцидента на берегу. Странность первая: на какое-то время я обрел прежнюю внешность. Старик тогда принял меня за Дориса, и это дало ему успокоение. Вот только одно ли это? Я ясно чувствовал, как выходит из него боль и ненависть, чувствовал, как очищается его душа от грязи. И одновременно с этим я ощутил слабость. И вот, сейчас я лежу на кровати, бледный и... я стал немного похож на себя прежнего. Глаза на тон темнее, нос меньше, а волосы светлее и кудри мягче. Это все конечно прекрасно, но... Хогг, как мне больно! К дикой боли в руке прибавилась еще и головная. Заломило виски, и я застонал, не удержавшись. Никто моего стона не услышал, и я вспомнил, что совершенно один в хижине. Хозяева уехали в город со странным названием Хаар на день Благодарности. Меня несказанно обрадовал тот факт, что отправились они на ел'ли. Это означало, что спектрумы и люди живут теперь вместе. Как выяснилось, ел'ли жили прямо в рыбацком поселке, подвозили людей по делам, а взамен получали рыбу. Что ж, что-то мне все-таки удалось...