Искатель, 1996 №5
Шрифт:
Кори подошел к двери в соседнюю комнату, и Шепилов с Васильевым последовали за ним.
— Моя бы воля — я бы открыл все границы для научных исследований. Зачем дублировать усилия? Ей-Богу, мир тогда мог бы превратиться в рай, — сказал Васильев.
Кори понимал искреннее огорчение Васильева, но ничего не ответил, беспокоясь лишь о том, чтобы ему не помешали увидеть Гиллеля.
Гиллель лежал на постели, и когда вошли трое мужчин, сел. Внимательно присмотревшись к Гиллелю, Кори увидел, как изменился он. Такие перемены происходят с лицами людей от чрезмерных доз кортизона и барбитуратов, задерживающих воду в организме. Гиллель стал одутловатым. И будто состарился, как это бывает у тех, кто употребляет наркотик банзедрин и становится истощенным от потери аппетита. РНК повлияли на Мондоро нежелательно. Вокруг рта у Гиллеля образовались морщины, запали щеки.
Гиллель взглянул сначала на Кори, а потом медленно перевел взгляд на двоих русских.
— Я узнал тебя! — сказал он Шепилову и встал с постели.
— Мы с вами никогда раньше не встречались. — ответил Шепилов.
Васильев пристально смотрел на Гиллеля, затаив от неожиданности дыхание.
— Вы можете вспомнить, где встречали моего друга? — спросил он.
Вместо ответа Гиллель бросился на Шепилова и ударил его. Шепилов упал на низкий столик, который сломался под его тяжестью. В тот же миг в комнату ворвались какие-то дюжие молодцы и быстро оттащили Гиллеля от Шепилова. Кори оцепенел, пораженный этой вспышкой грубого насилия. Трое плечистых мужчин крепко держали Гиллеля, который вырывался с такой силой, какой Кори от него не ожидал.
— Убийцы вы! — кричал Гиллель. — Убийцы!
— Гиллель! — возвысил голос Кори.
Этот возглас прозвучал, как приказ, и Гиллель сразу же сник. Лицо его было окровавлено.
— Вы узнали меня, — сказал Шепилов и, засопев, поднялся с полу па ноги. — Именно это для нас самое главное. Он определенно перенял от Хаузера отвратительный характер и озлобленность.
— Прошу вас, оставьте меня наедине с доктором Мондоро, — сказал Кори.
— Этот случай войдет в историю, — восхищался Васильев. Захваченный происходящим и полный энтузиазма, он не мог оторвать глаз от лица Гиллеля. — Как бы я хотел работать с вами, доктор Кори! Я должен понять, как вам все это удалось.
Кори встал между Гиллелем и Шепиловым:
— Прошу вас, уведите ваших людей отсюда.
По знаку Шишлова все направились к выходу, и сам Шепилов ушел со своими людьми.
В дверях Васильев задержался:
— Только скажите, что вам надо, доктор Кори, и я сделаю для вас все, что в моих силах, — сказал он и, закрыв дверь, остался в комнате.
Гиллель опустился на постель, потрогал свое лицо и посмотрел на окровавленные руки:
— Он контролировал переписку Хаузера. Все эти годы он перехватывал письма Хаузера жене и сыну, он не давал сыну Хаузера повидаться с отцом. Безопасность страны — вот их оправдание. Мозг Хаузера был для них что сундук с сокровищами, им необходимо было удерживать его в неволе!
— Поразительно! — восхищался Васильев. — Детерминированное поведение! Что еще вы помните, доктор Мондоро? Исследования Хаузера? Как вы думаете, вы могли бы продолжить его работу? Какой бы это был для вас триумф, доктор Кори! Добиться успеха в исследованиях и экспериментах по переносу памяти, сохранив творческие способности одного человека в другом! Представляете, что это значит — переносить изобретательность и способности к научной работе от одних индивидуумов другим!
— Прошу вас, оставьте нас одних, — сказал Кори — Этот человек слишком утомлен и измучен.
Васильев медленно, как бы колеблясь, открыл дверь.
— Поверьте, я не хотел ему зла, — примирительно сказал он. — Но и вы войдите в мое положение…
Кори молча смотрел на Васильева, пока тот не вышел и не закрыл за собою дверь.
— Хорошо, что вы ему ничего не сказали, — проговорил Кори Гиллелю.
Гиллель медленно поднял глаза на Кори. Казалось, он не узнает, кто перед ним.
Кори пододвинул свой стул поближе к кровати:
— Вы узнаете меня, Гиллель?
— Конечно. Я не слепой, — грубо ответил Гиллель, беспокойно ерзая головой по подушке. — Этот Шепилов снился мне. Как глубок укореняются чужие энграммы в памяти? — в запавшие глаза Гиллеля вернулся блеск. Гиллель снова сел. — Я рад, что вы здесь, Дотторе. Интересно, как это я набросился на этого человека? Я не мог сдержать себя. Уверен, что Хаузер сделал бы то же самое. А, может, это и был Хаузер — тот, кто ударил Шепилова?
Кори настороженно присматривался к этому переходу одной индивидуальности в другую:
— Если бы вы заговорили с Васильевым, у нас уже не было бы шансов вырваться отсюда.
Лицо Гиллеля смягчилось.
— Мне необходимо увидеть сына Хаузера и передать ему деньги, — сказал он, отчего-то смущаясь.
— А потом мы вернемся домой.
Гиллель на это ничего не ответил.
— К Карен, — добавил Кори.
— Да. Не знаю, что бы я делал, Дотторе, если бы в моем сознании она не была бы чем-то вроде спасительного прибежища, опорой в жизни. Я хочу вернуть все это, — глаза Гиллеля стали страдальческими. — После того как я увижу Дитера, я должен… — от смущения Гиллель запнулся и отвернулся от Кори.
— Что должны?
— Это я узнаю после встречи с Дитером, — уклончиво ответил Гиллель.
Он все еще хранит тайны, диктуемые ему памятью Хаузера, — такой вывод сделал Кори.
У Кренски был ключ от лифта. Русский автомобиль «волга», сделанный по образцу «шевроле» тысяча девятьсот пятьдесят второго года стоял у входа в здание. Кори и Гиллель сели в машину.
— Театр «Валльнер», — сказал Гиллель.
— Знаю, — хмуро ответит Кренски. — Но сразу же предупреждаю вас, вам не удастся бежать на Запад. Каждому охраннику на границе вручены ваши фотографии. Не пытайтесь обмануть меня. Не думайте что Шепилов разрешил бы вам выйти из этого дома, если бы не был уверен в безопасности и надежности дела. — Сказав это, Кренски отвернулся от Кори и Гиллеля и приказал шоферу трогаться.
Кори взглянул на улицу сквозь заднее стекло. Несколько пешеходов, пара мотоциклистов, какая-то старушка, толкающая перед собой ручную тележку, к которой привязана собака… Женщина что-то сердито крикнула, кажется, в адрес Кренски, когда их машина проехала слишком близко от нее. В городе царила атмосфера уныния. Было удивительно тихо, не то что в суетливом Западном Берлине.
Ехали в молчании. Сознание Гиллеля было близко к раздвоению. В скором времени на первый план должна была выйти та или другая индивидуальность. Или Хаузер победит Мондоро, или Мондоро победит Хаузера. И, может быть, навсегда. Вопрос лишь в том, чья индивидуальность окажется сильнее. Кори казалось, что Гиллель большую часть времени контролирует свои действия, но его эмоции меняются непредсказуемо, переходя в эмоции Хаузера. Можно ли этому помешать? Или внезапное проявление личности Хаузера связано с биохимическими изменениями в организме Гиллеля?
Сумеют ли они когда-нибудь выбраться из Восточной Германии? Васильев ясно дал им понять, что русские никогда не позволят Гиллелю вернуться обратно, потому что боятся, что он может выдать Западу секреты, содержащиеся в памяти Хаузера, секреты, которых они сами, вполне возможно, не знают. А оставить здесь Гиллеля одного нельзя, этого Кори не может допустить. За Гиллеля он несет ответственность. Остается надеяться, что им поможет Слотер со своими людьми. Но как? Этого Кори не представлял себе, но не сомневался, что обеспечивать переход нужных им людей через границу в ЦРУ умеют. Могли вмешаться в это дело и правительственные учреждения. В конце концов Гиллель и Кори были похищенными американскими гражданами, но демарш учреждений такого рода может оказаться и для Гиллеля, и для Кори смертным приговором. Оба они могут исчезнуть без следа при загадочных обстоятельствах, и никто никогда не узнает правды.