Искатель. 1963. Выпуск №5

О.Генри Уильям

Педро взял ладью.

— Что толку, если ты упрямо ведешь свой план наступления? Твои фигуры — в твоем распоряжении. А вот мыслей противника ты не знаешь. Предугадай! Хотя бы на один-два хода… Хорошие игроки, говорят, предвидят на пять и больше. Понимаете? Люди совершают глупости своими собственными руками, Вот вы… Разве, например, не за вами шло крестьянство в Арагоне в тридцать шестом году?

— За нами, — согласился Альфонсо, — за анархистами.

— А вы поступили согласно своей анархистской сущности: отобрали имущество,

обобществили его, проводили насильственную коллективизацию. Причем имущество поступало не в распоряжение всего народа, а в распоряжение комитетов, которых крестьяне теперь боятся больше, чем мятежников. Вот как обернулся, Альфонсо, ваш знаменитый «либертаризм» в деревне.

— Просто крестьяне не доросли до понимания великих задач анархизма, — со строгой гордостью сказал Альфонсо.

Педро, весело поглядывая на него уголком глаза, жевал высохшую маслянистую оливу-туру. Теперь он явно выигрывал партию.

— Вы не обижайтесь, Альфонсо, но крестьянину, как и любому другому человеку, трудно понять не величие задач анархизма, о которых вы говорите, а самоуправство и разнузданность анархистов. Личность, которая считает, что ей все дозволено, что она может все, — вроде человека, ставшего перед мчащимся на всем ходу поездом. Ведь коли личности все позволено, то она фактически начинает диктовать свои законы всем. Как говорят на Украине, те же штаны, да назад гашником. Мелкобуржуазная стихия…

— Агитируете?

— Нет. Вас интересовало мое мнение — я его высказал. Шах и мат.

Альфонсо вздохнул и положил за щеку оставшуюся на доске туру.

— Свобода личности — основа счастья человека.

— Свобода от чего, Альфонсо? От чести, от совести, от законов, от долга перед родиной?

— От клетки вашей железной дисциплины. Хотя бы. У вас, коммунистов, устав строже монастырского. Обобществление тоже, говорят…

— Ну-ну…

— Вы можете не говорить мне всей правды, а другие говорят, что…

— Кто говорит? Это тоже важно, Альфонсо. А железная дисциплина нужна. Это не угнетение, а признание прав других. Представьте себе, что планете Земля захотелось бы переселиться в какую-нибудь другую систему без ведома и согласия всех остальных планет. Взяла бы она и улетела. А равновесие было бы нарушено во всей солнечной системе. Да вы вот так и поступили, уехав на отдых в Лериду.

— Мне шах и мат. — Альфонсо поднялся с травы и сладко потянулся. — А ведь весна, Педро! Настоящая, цветущая…

— Да. Теперь легче маскироваться. А для танков еще плоховато. Кое-где настоящие болота появились. Залетишь в такое…

— Ведь полагается же вам увольнительная, Педро! Поехали бы в Лериду, погуляли, а? Девчонки есть хорошенькие. Нельзя?

Педро молчал.

Ехидно усмехнувшись, Альфонсо потрепал его по плечу.

— Вот видите… А они бы с вами и задаром повеселились. Русский.

— Эх, Альфонсо, хороший вы парень. Обижать не хочется.

— Говорите. На правду

я не обижусь, Педро.

— Я себя не на помойке нашел, чтобы валяться с каждой.

Тень промелькнула по красивому лицу Альфонсо, но он сдержался.

— Крепко сказано, русо.

— Я сказал то, что думал.

— Но ведь вы многое теряете, Педро. — Альфонсо постарался улыбнуться. Он встал боком к советнику.

— Я не стану богаче оттого, что приобрету…

Альфонсо резко повернулся к Педро, и тот увидел его застывшее лицо и подрагивающие ноздри.

— Русо!

Педро заметил:

— А какое отношение к вам имеет то, что я сказал?

Альфонсо зачем-то поправил болтавшийся у пояса арсенал.

— Мне показалось, что вы презрительно посмотрели на меня, русо.

— Это не так.

— Вы горды как гранд, русо… — И, окончательно оправившись от неловкости, Альфонсо сказал: — Действительно, ссориться из-за… двум мужчинам — смешно.

— Конечно.

Педро увидел, что к ним спешит комиссар танкового батальона. У Антонио, видимо, были какие-то важные новости: так быстро он поднимался по склону холма. Обычно неприметная суховатая фигурка Антонио двигалась неторопливо: во время октябрьских событий тридцать четвертого года в тюрьме ему отбили легкие.

— К нам переброшена дивизия Листера! — задыхаясь, выпалил Антонио.

Новость была так неожиданна и так долгожданна, что Педро не выдержал:

— Это правда?

— Он в Каспе.

— Ну, теперь-то мы, наконец, начнем драться!

Альфонсо, уперев руки в бока, неожиданно расхохотался.

— Шах, коммунисты объявили шах Аскасо!

— Черт бы побрал твоего Аскасо! — взорвался Антонио. — Он достаточно изнывал от безделья, пока дивизия Листера месяц стояла под бомбежкой в Брунете.

— У нас нет танков и самолетов, — возразил Альфонсо.

— Я не знаю, против кого сражались бы танки, будь они у Аскасо!

— Это очередные коммунистические штучки!

— Я не сомневаюсь в тебе, Альфонсо, — немного спокойнее сказал Антонио. — Но черт бы побрал твоего Аскасо!

— А я уверен, что Аскасо еще покажет себя как полководец. Он не задаром сохранил наши силы.

— Заплатив за это кровью других!

— Арагонская анархистская милиция не может защитить всю Испанию, — ответил Альфонсо. — Вы не посмеете обвинить нас в трусости.

Антонио и Альфонсо стояли друг против друга. Педро протиснулся между ними.

— Послушайте, — негромко и спокойно сказал он. — Не всякая квочка, садясь в гнездо, снесется. Поживем — увидим. Никто из нас троих не сомневается в личной храбрости друг друга, а что касается всего остального, то…

Не дослушав, Альфонсо резко повернулся и ушел. Идти вниз было неудобно, он подпрыгивал, и арсенал у его пояса смешно брякал.

— Как тебе не надоест часами разговаривать с этим индюком? — спросил Антонио. — Может быть, он отличный шахматист?