Искатель. 1977. Выпуск №1
Шрифт:
Костя переводил взгляд с одного на другого: уж не разыгрывают ли? Однако лица его собеседников были серьезны.
— А что дает эта мысль? — спросил он.
— Потом, Костя, потом, — нетерпеливо произнес Суровцев, протискиваясь наконец в дверь.
Едва Иван глянул на экран, у него отлегло от сердца: бег Тобора был обычным — упругим, резвым, размашистым. Бег, представляющий собой непрерывную цепь прыжков, и каждый из них производился в точном соответствии со сложной и тонкой легкоатлетической наукой, которая впитала в себя все достижения спортсменов — с древнейших времен до наших…
«Интересно, сколько при такой скорости остается Тобору до первого препятствия?» — подумал Суровцев. Он хотел было вытащить калькулятор, чтобы прикинуть, но Петрашевский угадал его мысль и сказал:
— Думаю, до болота ему бежать минут десять, никак не меньше.
Те, кто слышал утренний разговор Петрашевского с Коновницыным, нет-нет да и поглядывали на директора проекта «Тобор», ожидая разъяснений.
Каждого, конечно, интересовало: чем объяснить быструю метаморфозу Тобора? Куда девались его вялость, замедленность в движениях, которые вчера так взволновали все»? Каким образом вновь обрел он обычную свою форму? Даже на травмированное вчера щупальце Тобор теперь почти не припадал.
Петрашевский кашлянул.
— Нашему коллеге, Ивану Васильевичу Суровцеву, — сказал он, — минувшей ночью удалось сделать важное научное открытие. Думаю, оно будет иметь далеко идущие последствия и заставит нас заново пересмотреть всю систему подготовки белковых…
Взгляды обратились к Суровцеву.
— Суть дела в двух словах такова, — начал Иван. — Белковая клетка не может постоянно пребывать в напряжении. Она нуждается в периодах расслабления. Клетки, конечно, бывают разных типов. Самые, пожалуй, прочные и выносливые — те, которые мы синтезируем для Тобора. Но это едва не сыграло с нами злую шутку: мы ведь считали, что практически нет предела выносливости Тобора. И сравнивали его в этом смысле с машиной… Ну, а дело оказалось гораздо тоньше. Я заново пересчитал энергетический баланс клетки Тобора. И оказалось, что после определенного порога — правда, довольно высокого, — в клетке должно образовываться вещество, аналогичное молочным кислотам. Оно и вызывает то состояние, которое мы зовем усталостью…
— Усталостью? — переспросил Коновницын: ему показалось, что он ослышался.
— Именно усталостью, Сергей Сергеевич, — подтвердил Суровцев. — Этим явлением и объясняется вчерашняя вялость нашего воспитанника.
— Вот оно что… — протянул Коновницын. — Выходит, за ночь Тобор просто-напросто…
— Успел отдохнуть, — докончил Суровцев. — В отличие от меня, — добавил он, улыбнувшись.
Петрашевский уточнил:
— Белковая система пришла в норму.
На Суровцева посыпались вопросы.
— Какое время необходимо Тобору для того, чтобы прийти в обычное состояние? — деловито спросил один из инженеров испытательного полигона.
— Я прикинул ночью на калькуляторе, — сказал Иван. — Это был сложный расчет — параметров несколько тысяч, сами понимаете… Мы его в институте еще уточнять будем. Но примерный период полного отдыха для Тобора — шесть часов.
— Почти как у человека…
— Все это любопытно, — сказал Коновницын. — Но в таком случае у меня к вам вопрос, Аким Ксенофонтович.
— Слушаю.
— Нужен ли был генеральный прогон, который вы устроили Тобору накануне решающих испытаний?
— Вопрос в яблочко, — опустил голову Петрашевский. — Теперь-то нам ясно, что прогон был ошибкой. Мы перегрузили Тобора. Или, если пользоваться терминологией Ивана Васильевича, переутомили его.
— В результате испытания едва не сорвались, — сказал Коновницын.
— А Тобор чуть-чуть не погиб, — добавил кто-то из членов Государственной комиссии.
Некоторое время все молча смотрели на стремительного Тобора, за которым едва поспевала камера автоматического слежения.
— Нет, прогон не был ошибкой! — прорезал тишину чуть охрипший от волнения голос альпиниста.
— Вот как, — усмехнулся Коновницын. — Вы считаете, молодой человек, что нет худа без добра?
— В данном случае, по-моему, добра больше, чем худа!.. — сказал Костя.
— Любопытно, любопытно, — произнес Коновницын, становясь серьезным.
— Не объясните ли вы нам, Константин Дмитриевич, свою точку зрения? — попросил Петрашевский.
— В результате того, что произошло, мы определили порог выносливости Тобора, — произнес Костя. Он так и сказал — «мы».
— Костя прав, — поддержал приятеля Суровцев. — Хорошо, что вчерашний конфуз с Тобором произошел именно вчера, а не через год.
— И на полигоне Зеленого городка, а не в рабочих условиях, — добавил задумчиво вестибулярник.
Коновницын сказал:
— Дельно, товарищ альпинист.
Когда Костя сел, Аким Ксенофонтович положил ему руку на плечо и веско произнес:
— Будем считать, Константин Дмитриевич, что ваше посвящение в рыцари, то бишь в воспитатели, состоялось!..
…Тобор продолжал продвигаться семимильными шагами, намного опережая временной график. Когда он с той же легкостью, без видимых усилий преодолел первое на сегодня препятствие под кодовым названием «Болото», в зале стихийно вспыхнули аплодисменты. Хлопали все, включая Сергея Сергеевича. Последним зааплодировал альпинист — он хлопал усерднее всех, сияя при этом так, словно это именно он, а не Тобор, только что преодолел топкие, коварные хляби с переменным профилем дна, который меняется во времени…
Впрочем, чувство естественной сопричастности к Тобору и к тому, что происходило в этот момент на экране, было у каждого, кто присутствовал в сферозале и с радостным волнением следил за продвижением белкового и пустым штрафным табло.
Иван подумал: когда Тобор полетит к дальним звездам, когда он ступит на чужую планету, разве не ступят на таинственную почву и все они вместе с ним, своим детищем? Разве не вобрал в себя он, Тобор, их бессонные ночи, треволнения каждого нового этапа обучения, бесконечную пытку испытательных полигонов, нудные в своем однообразии учебные поиски?..
Сколько раз любой из них готов был махнуть рукой на все, послать к дьяволу этот неуклюжий конгломерат белковых клеток, именуемый Тобором и выращенный в камерах синтеза Башни Безмолвия?
…Однако следующий, удачный ход Тобора искупал все, и ученые, позабыв о неудачах, шли дальше по долгому, очень долгому пути, который сами для себя (и Тобора!) наметили.
И она пришла — награда за все.
Жорж СИМЕНОН
А ФЕЛИСИ-ТО ЗДЕСЬ!