Искатель. 1980. Выпуск №1
Шрифт:
окоема. Пространство, в котором можно исчезать и возвращать
ся. Там просторнее, чем в Галактике.
Может быть, но я не о том.
Тогда расскажи.
В этом не так просто разобраться.
Допустим, и я в таком же положении. Что из этого следует?
А то, что нам нечего скрывать друг от друга.
Ты представляешь, что такое фитотрон? — вдруг спросил
Янков без всякого перехода.
Я кивнул.
Слово «фитотрон» с детства вызывает в памяти полусумрак лесов, паутинки на белокорых стволах самшита-, мангровые чащи и высокие, как шатры, корни панданусов, колючие плоды дуриана
Фитотрон — это полигон растительных чудес, место, где можно встретить калифорнийское дерево буджум, торчащее из земли, как перевернутая морковка, и высокогорный африканский вереск пятнадцати метров ростом. Здесь можно попробовать бразильский виноград жеботикабу, растущий прямо на стволах, и увидеть деревья, цветы которых спрятаны под землей. Нетрудно представить здесь и озеро с кувшинками, ряской, соцветиями стрелолиста. И тропический водоем с коралловыми рифами и водорослями.
Нашлось здесь подходящее место и для водяной лилии из Близнецов. Они поместили ее в большой, очень высокий аквариум, как же иначе. И пригасили искусственное солнце. И зажгли другое — зеленоватое. И все вокруг стало напоминать о неярком свете, пробивающемся через горячие тучи, пылевые облака и многометровый слой воды...
Янков рассказывал:
— Нужно было воссоздать уголок совсем иного мира, отличного от нашего. Состав грунта, воды, кислотность, жесткость — все эти индексы, которые любого могут замучить, наличие изотопов, освещенность. Даже цвет воды и тот долго не давался нам. А у нас были считанные дни. Никакие цифры не помогут порой разобраться, почему в воде одинакового состава, в равных, казалось бы, условиях одни и те же организмы то процветают, то останавливаются в развитии, а иногда и гибнут. Нечасто, но случается. Профессор Неванлинна, бородатый финЕ) столетнего возраста, морской бродяга и корифей-океанолог, любил повторять, что за свою долгую жизнь ему ни разу не удалось убедиться в справедливости законов, им же открытых. Океан — настоя-, щая ловушка для назойливых экспериментаторов. Ничего не стоит получить морскую воду в лаборатории. Натрий, хлор, магний, еще десятка четыре элементов. Ни один химик не отличит ее от настоящей морской воды. А она губительно действует на некоторые формы планктона и даже на рыб. Но стоит добавить в-аквариум несколько литров «живой» морской воды, произойдет необъяснимое: среда станет идеально поддерживать жизнь. И я боялся: мы могли убить растение, дремавшее в анабиозе около полувека, пока корабль шел к Земле,
24
Я много раз видел руки старого финна, когда он колдовал с колбами и пробирками. Где ему было мечтать об инопланетной жизни! Но я живо представил, что сделал бы он на моем месте. Он попытался бы умножить свойства инопланетной воды, постепенно разбавляя ее. Нужно уметь ждать. И это, пожалуй, самое трудное в профессии биолога.
— Что же у тебя там стряслось, Боря?
РАССКАЗ ЯНКОВА
Обычно я поднимаюсь не сразу и не сразу освобождаюсь от сна, от дремоты; неторопливо, готовлю кофе, и становится постепенно все яснее, что же за день мне предстоит и что нужно сделать сразу, не откладывая. Но в тот раз остатки сна улетучились мгновенно, мысли быстро стали ясными, тревожными. Ранний, очень ранний звонок! Вряд ли кто-нибудь даже из близких или друзей стал будить бы в такую рань: не было еще и пяти утра. На улице ночной осенний сумрак и сырость. На оконном стекле первый иней, растаявший по краям. Я зажег свет. В комнате было неуютно, стол, как всегда, завален книгами, рукописями.
Экран был пуст, по- нему бежали светящиеся нити, как будто паук плел паутину. Звонок дребезжал нудно и жалко. Это был автомат, соединенный с лабораторией и фитотроном. Вот уже два года, как он молчал, я даже забыл, какой у него голбе. Оказывается, у него женский голос и приятный тембр. Смысл сообщенного был туманным. Несколько
В пять минут эль домчал меня до трехкупольного, легкого как дым главного корпуса. Мне навстречу бежал долговязый человек в шляпе — Нельга. Мне почему-то не хотелось сейчас видеть Нельгу, человека добросовестного, но не располагающего к себе. Всегда нетрудно представить, что он скажет по поводу любого происшествия, и само его присутствие после этого становится как будто ненужным, необязательным. В тайниках моего сознания зарождалась порой странная мысль: вероятно, со временем и я буду похож на него. Это было неприятно.
Наши пути сошлись у входа; двери распахнулись. Нельга снял шляпу и первым вбежал внутрь. Перед нами раскинулся •зал, несколько лабораторий, соединенных лабиринтами переходов, стерильные камеры для новых питомцев фитотрона, пластиковые стены и перекрытия, генераторы климата и света, увлажнительные устройства, аппараты и машины росы, дождей, ветров.
Мы двинулись широкими коридорами в следующий зал, а слева и справа угадывались просторные ниши, сводчатые галереи, то затененные, то освещенные скупыми белесыми лучами искусственной луны, прятавшейся в кронах деревьев. А высоко над нами,
25
вчерных разрывах между северными облаками вспыхивали настоящие звезды. И небо со звездными огнями казалось вторым потолком, даже еще более реальным, чем первый, почти незаметный, невесомый, полупрозрачный.
Нельга безошибочно находил дорогу. Его цепкая память хранила все выходы из лабиринтов, все закоулки. Я едва поспевал sa ним, и в голове, как ни странно, бродили мысли почти посторонние. Тревога поулеглась, поубавилась, стоило мне оказаться здесь, в привычной обстановке. Семь лет назад это был, если можно так сказать, один-единственный квартал будущего города. Каждый год площадь удваивалась, Кое-где все еще отступали леса и саванны, а здесь зеленое море разливалось все шире. Теперь в нем легко было заблудиться, если только не обращать внимания на светящиеся знаки и созвездия лампочек, словно парившие в воздухе.
Впереди угадывалась высокая стеклянная колонна — аквариум. Тонны воды, выпуклый объем, ставший частью инопланетного мира. Подняв голову я увидел сквозь светофильтры тускло поблескивающее под зеленым солнцем глянцевое зеркало воды. Янтарные глаза приборов и датчиков пристально вглядывались в полумрак.
Нельга остановился как вкопанный.
Секундой позже я увидел нечто поразительное: по стенке аквариума медленно ползла водяная капля. Мы осторожно обошли аквариум: он был пуст. На дне его, по песку, тянулась цепочка углублений, напоминавших следы, но цветка с двадцатью тремя лепестками там не было!
Я включил свет и приборы записи. Это было очень важно — зарегистрировать на термопластической нити общую картину. Тут же мы выяснили, что инфракрасной записи не было, то есть лента, на которой с довольно высоким разрешением фиксировались все события до нашего прихода, попросту куда-то исчезла.
Мы услышали шорох, уловили какое-то движение у прохода в соседнее помещение. Там, в пятнадцати шагах от нас, кто-то притаился... Женщина, котосую мы почему-то не срачу увидели...
Она стояла на траве, никогда не видевшей настоящего солнца, среди свесивших вниз свои ветви вечнозеленых деревьев. На ней был белоснежный халат. Темные волосы ее были влажными, она откинула их назад левой рукой. У нее были длинные стройные пальцы. Необыкновенно мягкие, пластичные движения рук наводили на мысль о музыке о танце.