Искатель. 1983. Выпуск №1
Шрифт:
— Теперь слушай, малый, внимательно: повезут в лагерь человек пять, на “оппеле” с фургоном, один охранник с вами в кузове… Так завсегда бывает. Минут через десять по горке въедете в лес, фрица кокнете, но в лес не бегите, он тут реденький, так, роща… — Он говорил, все еще не поднимая век и негромко посмеиваясь, похоже, разыгрывал комедию для часового за дверьми.
Антон слушал ошеломленный, машинально впитывая каждое слово.
— Сработайте тихо. Чем дольше шофер не хватится, тем лучше. Значит, спрыгнете в кювет и обратно задами на станцию, там товарняк на запасных путях, в полночь отойдет, схоронитесь в пульмане, до Нежска километров двести,
“Нежск”, — глухо забухало сердце. Казалось, родной город находится где-то на другой планете.
— Выходит, держится фронт?!
— Оттого и под Смоленском передых, что тут держится. Спужались, как бы им отсюда под зад не дали. Плохой симптом, как говорит мой шеф… Много стало симптомов, мать вашу…
Положительно, нельзя было понять, что за человек этот горбун.
— Слушай, ты как оборотень. Ты свой или чужой?
— Ничейный я. — Желтые зубы его жестко блеснули. — Не дай тебе бог ничейным стать. И прикуси язык, разговорился! — Вздохнул, словно собираясь уходить, и примиряюще пожал Антону кисть.
Антон не знал, что и подумать. Невольно вырвалось:
— Спасибо, отец.
Старик, поморщась, отвернулся, кашлянул и вновь посмотрел на него.
— В сорок лет дитев нет и не будет. Самому бы матку повидать, да, видно, не посветит… к тому идет…
— Слушай, а если и ты с нами, а? Слышь, с нами, за такое дело много скостится.
— Кто вброд идет, камень на шею не вешает. Я вам не подмога…
— Но почему?
— Потому. Много на мне всего, припозднился.
Дверь отворилась, втолкнули Бориса, и он поплелся в угол, тяжело волоча ноги. Голова у него была мокрой, макушка торчала ежиком, когда он улегся ничком на свой сенник. Теперь скорее бы ушел горбун. Борька и не знает, какой у них шанс. Почти счастье.
— Ну пока-покедова, парень. А насчет сказочки попомни.
Он вышел. Антон еще немного переждал для верности и позвал Бориса — тихонько, точно их могли услышать. Тот, не подымая головы, повернул ее, глядя из-за локтя. И Антон все тем же срывающимся шепотом выпалил новость. Ему казалось, Борис подпрыгнет от радости, но тот продолжал смотреть на него одним здоровым глазом, другой заплыл, точно ничего особенного не произошло, и он в первое мгновение удивился его выдержке, этому умению все про себя прикинуть и решить, и только внезапная мысль, что Борис попросту сломлен происходящим, скис настолько, что не в состоянии оценить реальность, вывела его из себя:
— Тебе что, заложило?
Но Борис, словно до него лишь сейчас дошло, подхватился с матраца.
— Гляди. — Антон достал нож и едва успел сунуть его обратно под пояс, к животу, как вошел тощий немец в белом, со шприцем, по-видимому, санитар. Быстро заголил ему бедро, Антон даже вспотел, испугавшись, как бы не обнаружили нож.
— Ну, яволь, яволь, зачем так пугаться? — сказал санитар. — Еще один укол вечер, жаркий банья, и вы в прекрасном состоянии, во всяком случае, можете ходить, как это… бегать. Да, бегать вам придется. Много бегать и прыгать, да.
Он так же торопливо вышел. Антон почувствовал растекавшуюся по телу слабость и, все еще глядя в пустой, точно стеклянный глаз подсевшего к нему Бориса, прошептал сонными губами:
— А старик ничего, молодец…
— Не люблю дурачков.
— Это я?..
— И притом наивных.
— Какой ему смысл?.
— Шлепнут при попытке к бегству. Проще всего, чтобы тут не мараться.
— Та-ак…
Об этом он не подумал. Лицо Борьки приблизилось.
— Давай нож, Тоня, раз так — придется мне, я покрепче.
— Нет уж, я сам.
— Ты что…
Он так пронзительно, с таким отчаянным упорством смотрел на Антона, что здоровый глаз его словно заплыл слезой.
— Не обижайся, Борь…
Он и сам не мог бы объяснить своего упрямства. Слишком дорого ему стоил этот перелом в Борисе, очухается, тогда другое дело, а сейчас он должен надеяться только на себя.
— Ага, — кивнул Борис, — ладно. Все в порядке.
***
Их вывели под вечер. Возле поста у ворот горел фонарь. Антон увидел блеклое, в проступивших звездах небо, залезавших в кабину немцев. Со связанными за спиной руками его втолкнули в кузов вслед за Борисом, там лежали вповалку еще двое или трое. Раненые? Он весь подобрался: их-то зачем в спецлагерь? Значит, прав Борис? Провокация, чтобы всех кокнуть по дороге при попытке к бегству. Но с ним и Борисом могли разделаться и здесь, зачем тратить бензин… Или такие вещи делаются по твердой инструкции? И тогда ясен горбун с его ножом. А если все-таки хотел помочь, ведь в любом случае оружие нелишне. Теперь все зависело от их ловкости и удачи. Плечо почти не болело, он разминал его, напрягая мускулы, не сводя глаз с охранника, тот, казалось, дремал, сгорбясь в углу у зарешеченного окошка, темнела его голова в солдатском картузе с высокой тульей. Непохоже, чтобы он ждал нападения или притворялся. Значит, где-то в леске их просто кокнут и за борт.
У ворот на мостках кузов подбросило, из угла донесся сдержанный стон. Охранник что-то проворчал, ругнулся — не по-немецки, может быть, это был итальянец или румын.
…Машину трясло на булыжной мостовой, и плечо Бориса, упиравшееся ему в скулу, дрожало мелкой дрожью.
Антон, изловчась, сдавил его зубами, успокаивая товарища и вместе с тем подавая сигнал. Сам он был почти спокоен, терять нечего — один конец. Мысль работала четко. Только не нервничать, в их распоряжении минут десять, не меньше. Он снова толкнул Бориса, не спуская глаз с угла, где был охранник, и согнул колено, чувствуя, что нож скользит по сапогу наружу, и боясь, как бы он не выскользнул раньше времени. Но Борис на этот раз действовал точно, чуть отвернувшись и засунув связанную руку в голенище. Нет, не стукнуло, поймал.
Они сидели спиной друг к другу, и каждое движение ножа по бечевке отдавалось во всем теле Антона тупым, знобящим шуршанием. Антон помогал ножу движением рук, боясь резать запястье. Вот ослаб узел, и он приник спиной к кабине, тайком разминая занемевшие пальцы.
Снова застонали в углу, и опять ругнулся охранник. Нет, не время. Нужно наверняка. Он нащупал руки Бориса и стал резать с нажимом, каждое мгновение ожидая беды.
Темнело, видно, тот самый лес обступил дорогу. Аи да горбун! Антон резко оттолкнул Бориса и сразу кинулся на часового, держа нож обеими руками. Тот охнул и стал валиться на бок. Он вырвал у него из кобуры пистолет, Борька уже был рядом, нашаривал засов.
— Браток, — хрипло донеслось из угла, — помогай, браток.
Он обернулся. Борис схватил его за плечо, прохрипел:
— Куда? Кто они? Ты знаешь? Прыгаем… — Дверца распахнулась. Но Антон, повинуясь уже одному инстинкту, на ощупь резанул по путам на чьих-то протянутых руках.
— Бежать сможете? Держи нож!
— Ага… Попробуем.
Спина Бориса мелькнула в квадрате дверей. Сжимая пистолет, он прыгнул следом, кубарем скатившись в кювет, и побежал меж сосен за мелькавшей впереди тенью.