Искатель. 2009. Выпуск №1
Шрифт:
стоят перед глазами, как живые. А вот лица шофера, его жены и тем более соперницы уже расплывчаты, нечетки, как на плохой фотографии. И это неудивительно, ведь я их никогда не встречала. Я могла их только вообразить, и ни о каком портретном сходстве речи быть не может. Но зачем они приснились, эти неприятные чужие люди, и вообще… должна же быть какая-то причина, почему мне приснился Суд Божий?! Особенно неприятен этот Сергей. Человек, погубивший маму, теперь посягает на тело отца… Конечно, все это глупости,
Лера застонала, закусила до боли губы и вдруг начала бить себя по лицу, повторяя:
— Дура, дура, дура! Это сон! Дура, дура, дура!
Глава 8
В ЧУЖОМ ТЕЛЕ
Сквозь бело-молочный туман забытья, сквозь цветные сполохи сновидений, сквозь завесу кромешного мрака просочился розовый утренний свет. Одновременно резко возникли звуки: взволнованное воркование голубей за окном, шелест шагов за дверью, чье-то близкое неровное дыхание. Специфический больничный запах объяснил очнувшемуся, где он находится.
Человек открыл глаза и улыбнулся, разглядывая тень оконного переплета на потолке. Потом скосил глаза влево и вправо — огляделся по сторонам. Слева не было никого, а справа сидел на койке старик в грязной майке и мятых пижамных брюках. Правая рука его — по локоть в гипсе — висела на перевязи, левой старик неустанно поглаживал свои впалые щеки с трехдневной щетиной.
— Ну, что скажешь, мил-человек, очнулся?
— Курить, дед, охота по-страшному.
— Этак сразу-то? Да еще в палате…
— Веришь, дед, тыщу лет будто не курил!
— Ну, гляди… «Беломор» будешь?
— Спрашиваешь! — Человек попробовал повернуться на бок, и тут его тело пронзила острая боль.
— Дурень! — прикрикнул на него старик. — Поломанный весь, а туда же… Лежи уж. Как звать-то тебя? — спросил он, немного смягчаясь, шаря рукой под подушкой в поисках «Беломора».
— Сергей.
— Серега, значит. А меня Кузьмичом зови. Это й просто, и уважительно… На вот! — дед протянул собеседнику мятую папиросину, щелкнул у лица зажигалкой. И все это быстро, ловко, хотя и одной левой.
Лежащий сделал первую затяжку и зашелся неудержимым кашлем — кашлем никогда не курившего человека. Папироса упала на пол. Старик ругнулся, подобрал ее с пола и метко бросил в открытую форточку.
— Велено было врача позвать или сестру, как только ты очухаешься, — проворчал он. — А я, дурак, начал с тобой лясы точить! Ну, прокашлялся, что ли?
— Ладно, дед, зови сестру.
Тем временем дверь открылась, и в палату вошел пожилой врач в безукоризненно-белом халате. Он с неприязнью втянул ноздрями воздух и строго посмотрел на Кузьмича. Старик сделал невозмутимое лицо. Врач подошел к кровати Лебедянского.
— Здравствуйте, Вениамин Александрович. Я — заведующий отделением профессор Яковлев, — первым долгом представился он, подсаживаясь к кровати больного. Услышав, что мнимого «Сергея» зовут совсем по-другому, Кузьмич фыркнул и отвернулся к стене. Врач продолжал: — Вы помните, что с вами произошло?
— Помню аварию… Жена моя… она погибла?
— Будьте мужественны. Примите мои соболезнования.
— Ясно, — Лебедянский вздохнул. — А я вас сразу узнал, профессор. Это ведь вы меня оперировали?
Вас оперировал доктор Долгушин.
— Странно… Врезался в память ваш голос… и глаза.
— Ну, может быть, внешнее сходство с кем-то из ваших знакомых? — Яковлев пожал плечами. — Не обращайте внимания. Скажите лучше, как вы себя чувствуете?
— Сносно. Голова только болит. Скажите, дочь моя не приходила?
— Звонили ваши родственники, справлялись о вас.
Оставили телефон: просили сообщить, как только вы придете в себя. Позвонить им?
— Ну что вы! Вы лично…
— Это меня не затруднит.
— В таком случае буду весьма вам признателен. Так как насчет дочери?
— Приезжал Данилевич, очень о вас беспокоится. Сказал, что обо всем позаботится лично. О дочери тоже.
— Понятно… Ну а со мной… что-то серьезное?
— Смотря что считать серьезным. Переломы обоих голеностопов и кисти правой руки, сильный ушиб грудной клетки и три сломанных ребра. Ну и естественное в такой ситуации сотрясение мозга. Еще легко отделались.
— Как долго я у вас пробуду?
— Да уж месяц-другой отдыха вам обеспечен.
— И все-таки странно. Будто только вчера вас видел. Именно во время операции.
— Исключено. Я оперировал другого человека — водителя той злополучной машины.
— Правда? Ну и как он?
— Скончался.
— Жаль. Незаурядный был человек: я успел с ним познакомиться.
— Я вижу, вы утомились. — Яковлев встал и направился к двери. — Родственникам вашим сейчас позвоню. Отдыхайте.
— Ишь, конспиратор, — проворчал старик со сломанной рукой, когда врач удалился. — Для одних — Сергей, для других — Вениамин.
— Ты, Кузьмич, на меня не обижайся: в мозгах у меня чуток заклинило. Сразу, понимаешь, не въехал, кто я. Думал, Сергей, а выходит — Вениамин. Только, чур, уговор, Кузьмич: никому ни гу-гу, а то, не дай Бог, в желтый дом упекут.
— Хохмишь! — с укором бросил старик. — Жену-то не жаль?
— Да как тебе сказать, дед, — сразу посерьезнел Лебедянский. — И да и нет. Жена-то только наполовину моя… была.