Искатели сбитых самолетов
Шрифт:
— Красивое у вас имя, — сказал я, любуясь ее тонкой, стройной фигурой, не знавшей, верно, тяжелого труда, — Владлена, в нем слышится «в лад с Лениным».
— В лад с Лениным, ой как хорошо! А вы знаете, у меня и отчество не простое. Я Сергеевна в честь Сергея Мироновича Кирова. У нас в детском доме имени Кирова всех подкидышей называли Сергеевнами. Правда, интересно?
Мы уже шли в гору, мимо громадных сосен, по тропинкам, устланным хвойными иглами. Вожатая то и дело останавливалась и, танцуя на одной ножке, высыпала песок из сандалет.
— Летом лучше босиком, — заметил я.
— Ой,
Я топаю в своих рыбацких сапогах по ровным каменистым дорожкам уже на территории лагеря.
Странно выглядит моя фигура среди статуэток гипсовых пионеров и фонтанов. Дворники, подметающие дорожки, косятся на меня. Нянечки в белых халатах, пробегая мимо, отворачиваются.
У меня такое впечатление, будто мы идем по санаторию для больных и выздоравливающих. А может быть, это пансион для престарелых коммунаров, заслуживших почетный отдых?
— Хорошо у нас, культурно, — улыбается Владлена Сергеевна.
И вдруг лицо ее принимает строгое выражение. Она заметила бегущего мальчишку в тельняшке. Тут же подозвала.
— Ты опять опаздываешь к завтраку?
— Извините, немножко… помогал Егорычу.
— Вот полюбуйтесь, каков! Не пионер, а морячок какой-то! Как он вам нравится?
Я не успел ответить — разглядывал фонтан в это время.
Вожатая бросила на ходу мальчишке:
— Поделишься своим опытом сегодня на совете отряда.
Я подмигнул Морячку — ему есть что поведать на совете отряда: хотя бы о старом моряке, который в одиночку таскает казенное имущество, когда мимо топают сотни резвых бездельников.
Мы прошли по каменистым дорожкам, мимо цветочных клумб, к дому-терему с крышей, украшенной цветными стеклами. Здесь за столами, накрытыми снежными скатертями, сидели дети в белых рубашках и красных галстуках — все одинаковые, только мальчишки были стрижены наголо, а у девчонок торчали косички с белыми бантами.
Официантки в наколках и белых передниках разносили пищу.
— Это уже второй завтрак, — подчеркнула моя провожатая, — у нас четырехразовое питание.
По незаметному кивку ее головы мне быстро организовали угощение за отдельным столиком.
— А как у вас было организовано питание, в ваше время? — разделяя со мной обильную еду, осведомилась как бы невзначай Владлена Сергеевна.
— Мы картошке, испеченной в золе костра, были рады.
— Как золушки! А наш пионерлагерь показательный. Над нами шефы дышат не надышатся. Все лучшее нам.
После завтрака старшая пионервожатая повела меня осматривать лагерь.
Здесь было чему порадоваться. Аккуратные домики с резными петухами на громоотводах. Никелированные кровати. Полотняные простыни. Пуховые подушки. Одеяла из верблюжьей шерсти.
Как же побогатела родная страна! Нам, первым пионерам, такое и не снилось.
— Мы задумали сделать этот лагерь идеальным, чтобы не только наши равнялись, иностранцам можно было бы показать!
— А зачем это?
— Во-первых, от общения с иностранными делегациями у ребят развивается интернационализм…
Она смешно сморщила нос, маленький, облупленный, загорелый. И тут же пояснила:
— У меня на солнце всегда кончик носа лупится. Беда просто… И не у меня одной, как вы заметили. Такие уж мы тонкокожие, ленинградцы.
И по ее улыбке и по тому, как она произносила это слово, можно было понять, что и эта тонкокожесть относится к достоинствам ленинградцев.
Показывая лучшее, что есть в лагере, Владлена Сергеевна привела меня в уголок живой природы. Это был целый павильон, как в зоопарке. Аквариум был полон разноцветных рыбок, в террариуме по песку ползали громадные черепахи. На пальмах, посаженных в кадках, сновали крикливые синие и желтые попугайчики.
В колесе вертелись две белки. На них смотрела из клетки с презрительной гримасой обезьянка.
В двери сунулся тот самый мальчишка, который ночью был у меня в гостях.
— Ты что, Яша? Чего это у тебя в руках?
— Птичик.
— Какой еще птичик?
— А я не знаю… Из гнезда, наверно, выпал. Не ест, не пьет. Больной, что ли? Испугался. Вон как сердце бьется! — И мальчишка приложил комочек пуха и перьев к своему уху.
— Брось, брось сейчас. Фу, какая бескультурность! На нем, наверное, букашки… Зараза! — Правильные черты вожатой исказила гримаса отвращения, и она мгновенно вытолкнула мальчишку, захлопнув дверь в живой уголок.
Но дверь почему-то отскочила и стукнула ее пониже спины. Это обезьянка просунула в щель ивовый прутик, отчего дверь и спружинила.
Проказница с злорадным кряканьем запрыгала в клетке. Сконфуженная вожатая вырвала из щели прут и погрозила обезьянке.
— Вы понимаете, — пояснила она свою строгость, — у нас животные очень ценные. Приобретены через зоомагазин за большие суммы… Все прошли карантин, не заразные, чистые… А тут этот непроверенный птичик!
Я хотел сказать о знакомстве с этим добрым мальчишкой, но вожатая сама стала о нем говорить:
— Это тоже выдающийся деятель… Сегодня мы будем слушать на совете дружины, как он рассматривал поющего соловья, ночью один бродил по лесу…
Очевидно, по плану, разработанному для гостей, знакомящихся с жизнью и достижениями идеального пионерского лагеря, вожатая привела меня в авиамодельный уголок.
— По определению педцентра, изучающего ребячьи интересы, большинство мальчишек увлекается авиамоделизмом. Мы это учли, вот посмотрите.
Здесь было что посмотреть… Как в музее авиации! Под куполом круглого павильона висела модель первого летательного аппарата, а в центре стояла модель самолета Чкалова, перелетевшего в Америку через Северный полюс.