Искатели счастья
Шрифт:
– Сейчас все порядочные люди ездят на БАМ, - сказал Олег.
– Почему бы и нам не поехать в тайгу в район вечной мерзлоты. А? Ты - за романтикой, а мы - за деньгами.
– Да как туда попасть-то?
– спросил я со вздохом. - У нашего института туда путевок нет. Я узнавал.
– Как говорят наши переводчики американских фильмов: «Положись на меня, дружище! Я возьму эту проблему на себя».
– Попробуй…
– Уже попробовал. Смотри.
– Олег достал из внутреннего кармана пиджака две путевки с круглой фиолетовой печатью штаба ССО. - Едем?
– Ну ты и фокусник! Что за вопрос! Конечно!
– А ты знаешь, когда вылет?
–
– Завтра утром. Беги, собирайся.
И я побежал. Только не вещи паковать, а к зубному. Видимо на нервной почве, на последнем экзамене у меня разболелся зуб. Когда преподаватель с улыбкой ставил в зачетку «отлично» - как дёрнет! Ну, я и побежал к зубному. Он рассверлил зуб и поставил мышьяк. Велел прийти послезавтра. Я же явился раньше времени и попросил срочно запломбировать зуб. Когда стоматолог убрал мышьяк и сунул иглу в канал, я вскрикнул от боли.
– Нерв еще живой. Приходи завтра.
– Не могу, завтра утром улетаю на БАМ.
– Ну тогда терпи, бамовец.
Я извивался в кресле, как уж. Орал и покрывался потом. Мужик в белом, с улыбочкой доктора Менгеле вкручивал тонкий штопор в зубной канал и по частям выдирал оттуда живой розовый нерв. Наконец, экзекуция закончилась, и я, покачиваясь от боли и головокружения, вышел из клиники и побрел на остановку трамвая.
В комнате общежития меня ожидало застолье: соседи отмечали завершение сессии и разъезд по стройотрядам. Я присел к распахнутому окну подышать. Боль потихоньку отступала. Будто утекала куда-то вниз, сквозь пятки, в землю. К нам в комнату зашел и подсел ко мне на кровать библиотекарь дядя Коля. Он постоянно носил подмышкой уникальные книги, знал всех читателей поименно и любил захаживать «на огонек».
– Что, Юрик, на БАМ собрался? Вот тебе журнал на дорожку. Там удивительная повесть «Чукоча». Тебе понравится. Почитаешь. Вернешься. Посидим. Помолчим. Потом все расскажешь.
Я поблагодарил старика, сунул журнал в рюкзак, на меня навалилась тяжелая усталость, и я уснул. Проснулся на рассвете. Вспомнил, что сегодня улетать, подскочил на кровати и побежал в санузел. Там отдраил зубы, полюбовавшись новой сверкающей пломбой, побрился и - посвежевший - вернулся в комнату надевать рюкзак.
В восемь утра я уже сидел на площади Свободы в центре округлого газона на рюкзаке в обнимку с мрачным помятым Олегом и свежей улыбающейся Ирэн. Откуда-то из соседних домов долетала песня Аллы Пугачевой: «Лето, ах лето, лето красное, будь со мной» - кто-то, видимо, или рано проснулся или не ложился вовсе. Ирэн говорила, что согласно плану гастролей в июле в Нижний приедет какая-то очень продвинутая группа. Она обязательно перезнакомится со всеми солистами и обязательно познакомит нас с Олегом. Потом в неё просто обязательно влюбится какой-нибудь волосатый гитарист. «Ну, посмотрите на меня, мальчики, разве можно не влюбиться в такую красотку!» …И увезет её в дальние страны в большой белый особняк с пальмой и бассейном во дворе.
А в это время командир отряда Митрич нас пересчитывал и переспрашивал. По словам Ирэн мощной шевелюрой до плеч и белой бородой он походил на короля Людовика Четырнадцатого. А еще он попросил нас проверить, не забыл ли кто из бойцов захватить с собой по три кило картошки и лука. Разумеется, мы забыли. Пришлось подниматься и тащиться в овощной отдел гастронома. Пока мы набивали рюкзаки овощами, со стороны площади раздались гудки автобуса-экспресса до аэропорта: это звали нас с Олегом. Там уже все собрались и заняли места в автобусе. Ирэн попрощалась с нами и села в одну из машин такси. В путь!
В полете нас укачало, не только нас с Олегом, но и остальных троих коллег, усиленно прощавшихся с альма-матерью до самой осени. Командир Митрич сурово заявил, что с подъемом на борт лайнера он объявляет сухой закон. Я вздохнул с облегчением: наконец-то. А еще он порылся в сумке, достал оттуда нечто мятое цвета хаки и протянул нам:
– Нате вот, переоденьтесь, а то похожи не на бойцов союзного стройотряда, а, прошу прощения, на каких-то помятых провинциальных студентов.
Что есть то есть… Мы со вздохом развернули свертки цвета хаки. Это была парадная форма бойцов ССО. В кармашках лежали яркие шевроны. Нам их предстояло еще пришивать. Спешно, на руках, но аккуратно. Словом, началась трудовая жизнь.
В дороге мы таскали на себе рюкзаки, ящики с бензопилами, пересаживались из одного самолета в другой. Перепутали время и место, напрочь забыв географию. Где-то между Читой и Якутском глядел я в окно иллюминатора на леса и реки под крыльями нашего Ил-18 и мучительно думал. Чтобы оправдать такой дальний марш-бросок нужна очень веская причина. Какова она? Строить БАМ? Наверное, эта дорога имеет важное стратегическое значение. Только я-то какое имею к этому отношение? Заработки? Не думаю, что пара-тройка лишних сотен рублей могла бы заставить меня лететь на противоположную сторону земли. Так что? Подвиги комсомольской юности, о которых принято рассказывать детям и внукам? Ничего я тогда не понял…
Наконец, на пределе усталости на пыльном раздолбленном автобусе добрались до поселка Нерюнгри, забрели в брусчатое рабочее общежитие, рухнули на нары и проспали десять часов подряд.
Наутро Митрич повел нас на окраину поселка, завел в тайгу и показал размеченную дощатой обноской поляну:
– На месте этих колышков мы должны вырыть ямы метр на метр, глубиной - полтора. Потом ставим в них бревенчатые сваи, засыпаем и поверху связываем брусчатым ростверком. Таких объектов у нас шесть. Берите инструмент и копайте!
– Понятно, - проворчал Олег.
– Работка для каторжников и будущих руководителей производства.
– А как вы думаете, из инфантильных студентиков получаются директора?
– взвизгнул фальцетом командир.
– Пока не понюхаешь робы, пропитанной собственным потом, не сумеешь оценить созидательный труд граждан, которыми ты обязан руководить и вести их в необозримые светлые высоты коммунизма. Повторить? Не надо. За работу! Обед в час дня.
Копали мы с рассвета до заката. Лом, кирка, лопата - оказались бесполезными. Мы выковыривали плоские камни из вечного льда молотком, зубилом и кованой скобой. Снизу знобил мороз, сверху жарило горячее солнце. Со всех сторон атаковали эскадрильи комаров, мошкары и гнуса. Раз в час мы прерывались на пятиминутный отдых. По окончании пятой минуты раздавался пиратский вопль Митрича: «Романтики! В яму!» Надо отдать должное командиру - он вкалывал наравне с нами, а после заката еще и сидел в углу барака за нарядами и процентовками. Он вызывал у нас уважение еще и тем, что по всей коже имел глубокие рубцы - последствие укусов какой-то гнусной мошки, с которой познакомился на берегу Ледовитого океана. После её укуса кожа гниёт, от чего остаются «на память» отвратительные глубокие рубцы. Митрич представлял собой тип «вечного студента», учился седьмой год и каждое лето выезжал в Сибирь. Ходили слухи, что он поставил себе цель заработать миллион рублей, и, видимо, осталось копить ему совсем немного.