Искры гнева (сборник)
Шрифт:
Управляющий перевёл взгляд на противоположную сторону Бахмутки. Там, укрытый туманом, едва виднелся высокий частокол крепости, а поодаль от неё тянулось бахмутское поселение: белые хатки, землянки, шалаши. Жилища начали уже обрастать вербами, курчавыми клёнами, ветвистыми грушами, вишнями.
Из каких только краёв не добираются сюда беглецы, голытьба. Совсем не знают друг друга, а льнут один к другому словно родные. Клочок земли, над головой кое-какая крыша… Пусть землянка, шалаш — лишь бы не капало. А около порога, под окнами, уже шелестят листьями деревья, зазеленели остроконечные петушки, вьётся барвинок, красуются мальвы, Да пусть
Живут вольно…
Грименко окинул взором всё поселение, а потом мысленно прошёлся по всем улицам, заглянул в каждый двор.
Не раз и не два в сумерках, в лунную ночь или на рассвете, когда поселенцы крепко спали, он крадучись вымеривал вдоль и поперёк эту местность. И ничто не ускользало от его взгляда. Он знает: в поселении проживает около шестидесяти семейств. Если учесть стариков и детей, то наберётся почти две сотни человек. Это не так уж много, но и не мало. Ведь ему для работы у печей нужно всего-то человек сорок. Всё уже готово. Надо только найти людей — солеваров.
"Да, наморочился я, чёрт бы его побрал, с этими печами, — вздохнул Грименко, — но ничего. Теперь уже всё почти позади. И всё идёт так, как я задумал. Да иначе и не должно быть. Земля эта всё равно должна стать моею…"
Грименко снова жадно окинул глазами широкий клин садов, среди которых, словно гнёзда, выглядывали постройки поселенцев. Нет, не легко ему всё даётся. Не так, как тем, кто имеет чины и хорошую руку среди вельможных. Грименко побывал уже не раз в Воронеже, в белгородской провинциальной канцелярии и в канцелярии Изюмского слободского полка, доказывая, что и он тоже оказал услугу при разгроме Булавина и его атаманов. По в ответ слышал одно и то же: да, об этом знают, помнят, однако из Петербурга должна быть пожалована "грамота" о выделении в его личное пользование земли с крепостными. И вот Грименко ничего не осталось делать, как обратиться в столицу. По совету старшего надзирателя Кастуся Недзиевского в Петербург отбыл молодой, но смекалистый надсмотрщик Сутугин. Ему даны все необходимые бумаги и советы, к кому в Петербурге следует явиться и что говорить.
С того дня, как посланец переправился через Северский Донец, Грименко только и думает о нём. Сколько уже раз он мысленно представлял себе его путь: Муромский шлях… Калуга… потом Москва. А оттуда — прямая дорога к Петербургу.
Грименко уверен: Фонька Сутугин сделает всё, чтобы выполнить его поручение. Ведь кроме увесистого кошелька с деньгами ему обещан не один корец соли.
Но проходили недели. Прошёл месяц, другой, уже кончается и третий, а Фоньки всё нет. "Не случилась ли какая беда с ним…" — стал всё больше тревожиться в последнее время Грименко. Он даже не отлучается теперь никуда из дома. Всё ждёт Фоньку Сутугина. Ждёт его утром, ждёт днём, ждёт вечером…
Сутугин вернулся среди ночи.
Желтоватый язычок свечи едва освещал большой круглый стол. На нём хлеб, колбаса, сало, солёные огурцы, лук. Среди этой неприхотливой еды, поспешно собранной на стол, красовались поставцы, бочоночки, бутылки с водкой и вином.
— Ваше здоровье, — поднимая бокал с вином, произнёс Грименко глухо и, казалось, спокойно.
Он должен был бы, как это водится, поздравить гостя со счастливым возвращением, окончанием поездки, но не сделал этого.
— Ваше здоровье, —
Грименко был очень недоволен тем, что услышал от своего посланца и прочёл в привезённых им бумагах.
Вместо ожидаемой грамоты, дающей право на владение землёй с крепостными, Фонька Сутугин привёз отписку: "…выделять для соляного промысла необходимую землю и разрешать всячески привлекать местных жителей и пришлых работных людей…"
Грименко знает, что есть "Описные книги" поручика Петра Языкова, которому царь Пётр Первый поручил в 1703 году описать бахмутские поселения.
Языков тогда написал:
"На населённом месте на речке Бахмутке жителей торских и маяцких и иных разных городов — тридцать шесть человек…"
"Это писалось почти двадцать лет тому назад, — думал сейчас раздражённо Грименко. — Глянул бы этот Языков теперь, сколько голодранцев осело на берегах речки. Да каких ещё голодранцев! Попробуй их привлеки…"
Доцедив вино, Грименко поставил на стол бокал, бросил сердитый взгляд на Сутугина. "Не сумел или обманул, подлец? Бил, наверное, там баклуши, разгуливал себе. Толкался в канцеляриях соляного управления, а во дворец его величества и не собирался прорваться…"
Но Грименко напрасно так думал о своём посланце. Сутугин изо всех сил старался всё сделать так, как ему было приказано. Он дважды пытался пробраться в царский дворец, но его не пустили. Тогда он пошёл в соляное управление, где ему и пояснили, как быть, когда не хватает солеваров…
Возвращался Фонька, конечно, не с пустыми руками, но хорошо понимал: того, за чем ехал, не добился. И поэтому всю дорогу, предчувствуя гнев хозяина, нервничал, переживал.
Прибыв в Бахмут, он, прежде чем явиться к Грименко, зашёл к Недзиевскому. Тот, выслушав его, почему-то даже обрадовался такому повороту дела.
— Пане Фоне, друже! — выкрикнул Кастусь в восторге. — Это же прекрасно, что так получилось!
Он бросился обнимать растерявшегося, ничего не понимающего Сутугина. И хотя была поздняя пора, вместе с ним направился к управляющему.
И вот они втроём сидят за столом. Сутугин неохотно, уныло рассказывает о своих дорожных злоключениях, о посещении соляного управления.
Вдруг Грименко встал, схватил со стола бумагу, привезённую Сутугиным, скомкал её и, ничего не говоря, швырнул ему в лицо.
— Пане! — вскрикнул Недзиевский, подхватил бумагу и начал её бережно разглаживать. — Это нужная бумага. Она очень пригодится…
Успокоив немного хозяина, Кастусь сказал, что хотя и поздняя пора, но не мешает по-настоящему поужинать и одновременно кое о чём поговорить…
Три бокала снова были наполнены вином.
— За ваше, Анистрат Иванович, здоровье, — поднимая бокал и слегка кланяясь, проговорил весело Недзиевский, — и со счастливым возвращением, друже, — кивнул он головой в сторону понуренного Сутугина. — За успехи развития нашего соляного промысла. А они, Панове, — указал Недзиевский рукой в окно на бахмутские поселения, — наши подсоседники [12] . И они будут варить нам соль! Виват!
12
Безземельные крестьяне, проживающие на чужих землях.