Искупление грехов
Шрифт:
В какой-то момент путь нам преградила речка. Не слишком глубокая, но очень бурная и шумная. Она текла с гор, но делала поворот, устремляясь не к морю, а вглубь Диких Земель. Вдоль речки нас Лыба не повёл — наоборот, постарался уйти как можно дальше. Вскоре местность начала повышаться, и теперь мы постоянно шли в гору. И, наконец, Лыба позволил себе заговорить впервые за два дня.
— Кажется, выбрались, — он повернулся к нам с довольной улыбкой. — Давайте найдём местечко для привала и наконец-то отдохнём.
Очень скоро обнаружился овражек с удобным спуском, по дну которого
— Почему ты не пошёл через область со снегом? — спросил я и пояснил. — В первый день, когда мы только вышли.
— Ну… опасно это, — Лыба сначала долго молчал, и я уже стал думать, что ответа не дождусь. — Иногда проходишь насквозь, а иногда… Замерзали наши насмерть под такими тучками.
— А что опасного в пустыне с чёрными камнями? — поинтересовался я.
— Тут всё опасно, — ответил разведчик. — Лес опасен, пустыня опасна, болото — смертельно опасно. Можно ходить только так — между опасностями.
— А как же вылазки в самую глубь Диких Земель? — спросил я.
— Чушь это, — отмахнулся Лыба. — Ни одного смельчака я тут не видел такого, чтобы вглубь лез. А если кто лезет — уже не возвращается.
В его словах что-то не сходилось настолько, что я замолчал. Может быть, Лыба того и добивался? Не знаю, но желания и дальше его расспрашивать у меня не осталось. И дело было даже не в категоричности, с которой Лыба отверг саму возможность выживания в Диких Землях, а в том, что я знал Скаса и Гун-нора, которые уходили от стены на многие дни. И ещё я слышал множество рассказов о том, что там — в глубине Земель. Мне показалось, спроси я Лыбу о том, можно ли поймать глубоководную тварь — он столь же уверенно сказал бы, что это бред и выдумки. По его мнению, наверняка и в глубину Пущи соваться — смерти подобно.
В эту ночь в Диких Землях я впервые задумался о том, что и мне, и бойцам моего отряда несказанно повезло в первые годы жизни. Не приставили к нам такого наставника, как Лыба или Ла-ан. Не попали мы в надёжный и неприступный Форт Ааори, чтобы уже в скором времени подчиняться привычкам его обитателей. Никогда ещё в этой жизни я не стремился рисковать, но когда выбора не оставалось — шёл на риск. И пока ни разу не попал в ситуацию, из которой в итоге не нашлось бы выхода. Но Лыба вообще не собирался подвергать свою жизнь опасности. Он избегал боя так, будто всю жизнь собирался жить в столице Империи, не покидая пределов городских стен. При этом был разведчиком, ходил в Дикие Земли и возвращался с какими-то сведениями. Но какие сведения он мог вообще принести?
— А ты был у того посёлка серых? — решил я уточнить, чтобы подтвердить свою догадку.
— Зачем? — удивился Лыба. — Мы его издалека обнаружили. Зачем туда лезть? Вот вы зачем туда идёте?
— Наблюдать за ними, — ответил я.
— И что там наблюдать? — ещё больше удивился Лыба. — Как они друг друга жрут?
— Если будет надо — будем наблюдать, как жрут, — кивнул я. — Они ведь живут там, что-то мастерят, как-то ведут своё хозяйство. Неужели неважно, как они это делают?
— Нет. Эту нечисть надо вырезать и успокоиться, — ответил разведчик, передёрнув плечами. — Я в прошлом году до Мобана дошёл. Слышал, как они еду запасали в тех посёлках, которые успели захватить.
«Слышал он, урод! Лучше бы посмотрел своими глазами, но ведь не пошёл бы наверняка — а вдруг там серые остались?» — зло подумал я, стараясь не выдать своих чувств. Как и много раз до этого, я мысленно потянулся к Лыбе и ощутил его эмоции — немного удивления, уверенности и презрения. Что к чему относилось — понять было легко. Мы для Лыбы были неумёхами, которые и вэри-то не все стать успели, а их зачем-то выпустили в опасные земли с дурацким заданием. К нам он своё презрение и испытывал. Уверен он был в своих словах и своём мнении — и наше его не интересовало. А удивлялся он тому, почему мы не бежим перенимать его ценные знания и опыт.
— Ясно, — кивнул я и замолчал.
Со стороны разведчика удивление и презрение стали ещё сильнее. Надо признать, впервые обнаружив способность улавливать чужие эмоции, я долго этого стеснялся. Мне казалось, что каждый раз я невольно подслушиваю чужие мысли. Вот ровно до сегодняшнего дня. Гораздо легче было бы вообще не начинать с Лыбой разговор. Достаточно было коснуться его эмоций, чтобы понять — я не хочу знать этого человека, сколько бы он ни лыбился внешне. Насквозь прогнивший и неприятный тип. Улыбнувшись своим мыслям, я невольно вызвал у разведчика такой всплеск злости, что пришлось поскорее свернуть подслушивание, чтобы самому не начать злиться — всё-таки отделить чужие эмоции от своих мне было ещё тяжело.
— Раз ты не спишь, тогда тебе и сидеть в дозоре, — буркнул разведчик, заворачиваясь в одеяло. Но я ещё долго чувствовал на самом краю сознания, как он злится, удивляется и сгорает от любопытства.
А я сидел и думал о том, что мы, ааори, ничем не лучше местных — если даже в такой мелочи находим возможность почувствовать своё превосходство над другими. Может, права Пятнашка, когда говорит, что люди вокруг какие-то злые и не умеют сопереживать? Она-то Кри-ану простила легко, а я вот до сих пор на девушку поглядывал с подозрением.
«Как можно бороться с Дикими Землями, если мы не понимаем их обитателей? — думал я. — Как одерживать победы над сущностями, которые превосходят нас во владении мудростью, не понимая, как они этого достигли? Как можно вообще победить, не поняв своего врага, не узнав его сильных и слабых сторон? И как ааори докатились до этого? Ведь эр Скаэн и эра Эл-оли — совершенно другие. И Скас — другой. Да, он заботится больше о себе и иногда о самых близких ему людях. Но ведь заботится — и никогда не ведёт себя высокомерно. Ни он, ни Гун-нор, ни эры. Так почему вот этот молодой разведчик решил, что имеет право на высокомерие? И почему я сам разрешил себе высокомерие в отношении Лыбы? Ничем я от него, наверно, не отличаюсь. Боги, если вы есть, помогите мне не стать таким, как он».