Искупление
Шрифт:
— Энди, — он снова низко опустил голову.
Я похлопал его по правой щеке.
— Не засыпай и объясни. Энди помогала тебе?
— Нет, — он начал кричать. — Хочу пить, Ник, дай мне воды!
— Борис, — мой тон был спокойным. — Вода, — я щелкнул пальцами. — Хорошая работа, Борис. Ты получил свою воду, теперь расскажи мне о том, как ты пробрался в дом Серджио.
— Прослушивающее устройство было пришито к чемодану Энди, камера располагалась рядом с ручкой. Это был подарок от ее приемного отца, его привезли и оставили у входа на кухню, —
— А во второй раз? — потребовал я.
— Глупость! — воскликнул Борис. — Он не включил сигнализацию. Итальянец думал, что включил, но это было не так. Сигнализация не сработала, когда должна была. Наш план состоял в том, чтобы отключить сигнализацию и схватить его. Мы знали, что у нас есть несколько секунд, чтобы разоружить оставшихся пять человек охраны. Почти всю охрану он послал с ней.
Я вздохнул.
— Ты хорошо поработал, Борис.
— Спасибо за воду.
— Всегда пожалуйста, Борис. Последний вопрос, и я дам тебе поспать.
— Я так устал, Ник.
— Я знаю, Борис, я знаю, — я наклонился и прошептал ему в ухо: — Петров закончил с итальянцами?
— Пока что да, — ответил Борис быстро. — Он зализывает раны... Его дочь нуждается в помощи.
— Дочь?
— Майя, — Борис усмехнулся. — Он собирается ее убить.
— Спасибо тебе, Борис, — я достал нож из кармана и разрезал им веревку, обмотанную вокруг его рук, затем отдал его ему. — Спасибо тебе за помощь.
— Теперь мне можно поспать?
— Конечно, Борис, — я сделал шаг назад. — Ты никогда больше не проснешься.
— Спасибо! — слезы потекли по его лицу. — О, спасибо.
Еще шаг назад.
— Перережь себе горло.
Прежде чем люди позади меня смогли что-либо сказать, Борис провел острием ножа поперек своего горла, затем замертво упал в лужу крови.
— Мы могли бы пристрелить его, — предложил Текс.
— Я не мог допустить, чтобы кровь русского была на руках итальянца.
Артерии Бориса продолжали выпускать кровь... Я равнодушно наблюдал за этим, пока он икал, борясь за свой последний вздох. Смерть, по моему опыту, всегда должна быть быстрой. Со вздохом я подошел к нему, поднял нож с пола и перерезал остатки сонной артерии за его левым ухом. Кровь потекла быстрее, бульканье прекратилось, и он поник, когда последние остатки жизни покинули его.
— Должен признать, — сказал один из мужчин — не оборачиваясь, я не мог понять, кто именно, — что есть что-то расчетливое в том, чтобы знать, какую точно артерию надо перерезать. Знаешь еще какие-нибудь трюки?
Я обернулся и увидел Чейза, он смотрел на меня с ухмылкой на лице.
— Достаточно, — я встал, вытирая нож о брюки, делая мысленно заметку сжечь штаны позже. — Но на то, чтобы обучить тебя, понадобилась бы целая жизнь, а я не рассчитываю на то, что ты проживешь долго.
— Он тебя сделал, — Никсон фыркнул, смеясь, а затем оттолкнулся от стены. — Спасибо тебе, Николай, мы обязаны тебе.
— Нет, — я проглотил ком эмоций в горле, вызванных не свежей кровью на руках — кровь на моих руках всегда была свежей — а тем, что я никогда не смогу возместить им все, что они сделали для Энди, — я полагаю, что все еще
— В таком случае, — Фрэнк достал свои ключи, — ты можешь купить нам ящик вина.
— Всегда с вином, — я тряхнул головой.
— Для Фрэнка вино — это и мирная жертва, и жизненная необходимость. Я бы купил его, — Чейз похлопал меня по спине.
Как только мы вышли, в комнату зашли несколько мужчин, и я представил себе, что это команда по зачистке. Они спокойно поговорили с Тексом и Никсоном, затем обошли стороной Феникса и прошли позади нас вглубь комнаты. Очевидно, все еще были волнения между семьями, если они настолько не признавали Феникса. Он вступил в должность босса Николаси, хотя и не являлся им по крови, а кровь для итальянцев значила все.
По пути назад Фрэнк молчал. Когда машина остановилась, я потянулся к ручке двери, но Фрэнк положил свою ладонь на мою руку.
— Ты будешь говорить. На похоронах.
— Я планировал это, — но также и боялся этого.
— Хорошо, — Фрэнк отпустил мою руку. — Спасибо тебе.
— Как он?.. — спросил я. — На самом деле.
Фрэнк усмехнулся.
— Предложи все, что хочешь... свою силу по промыванию мозгов, пообещай помочь забыть ее — он все равно ответит отказом. Почему бы ему захотеть забыть светлейшую часть его существования?
— Да, действительно, — я сжал губы. — Но предложение все равно останется в силе, это меньшее, что я могу сделать... Если боль станет невыносимой.
— Боль всегда будет невыносимой, — прошептал Фрэнк. — Жизнь полна боли точно так же, как полна сожаления. Именно так мы реагируем на боль в тот самый момент, который определяет, к какому типу людей мы относимся. Когда ты перестаешь чувствовать боль, когда перестаешь хотеть этого, тогда теряешь свою человечность.
Его слова преследовали меня в течение всего вечера, пока мы распивали несколько бутылок вина. Прошло много лет с того момента, как я позволял себе потерять контроль и выпить больше, чем организм мог выдержать. Но итальянцы и их шумная компания каким-то образом заставили меня почувствовать себя членом семьи, которой у меня никогда не было.
У меня была Жак.
Но можно ли считать ее семьей сейчас?
Мы оба испачканы в крови.
Кровь разрушила всю мою семью.
Я наполовину зашел, наполовину ввалился в спальню, которую Никсон выделил мне, скинул ботинки, стянул штаны, а затем снял рубашку через голову. Полностью обнаженный, я потянул одеяло на себя и был потрясен видом спящей Майи.
Я упивался им.
От пальцев ног до губ. И практически получил сердечный приступ, когда она открыла глаза и позвала меня по имени.
— Да? — ответил я.
— Ты обнаженный.
— Ты в моей кровати.
— Неужели я тоже должна была быть голой?
Я заскрипел зубами. Черт, да. Голой. Я мог бы сделать многое с ее обнаженным, извивающимся телом, я мог бы сделать так много всего, что она, скорее всего, вспомнит.
С мягким вздохом она повернулась на бок, ее взгляд открыто блуждал по моему телу, я почувствовал, как она остановилась на нем, почувствовал жар желания, когда она облизала губы.
— Майя, — сказал я тихо. — Мы не можем.