Искушение чародея (сборник)
Шрифт:
Часть первая
Вызов
Глаша. Вот еще какие земли есть! Каких-то, каких-то чудес на свете нет! А мы тут сидим, ничего не знаем. Еще хорошо, что добрые люди есть; нет-нет да и услышишь, что на белом свету делается; а то бы так дураками и померли.
А потом наступил момент абсолютной, космической тишины: короткая, бесконечная пауза между песней и аплодисментами. Даже кузнечики не стрекотали, птицы не пели, даже ветер угомонился и перестал трепать
Павлыш сидел в первом ряду и нарочно не оглядывался. Он знал, что позади полным-полно людей, он ведь ехал вместе с ними в мобиле, а потом шагал по сухой, хрусткой траве и перебрасывался шутками, ему даже понравилась одна девушка, кареглазая, серьезная Ника… Он делал все, чтобы быть для них своим, но понимал, что это невозможно. Не сегодня, не сейчас.
И поэтому сегодня, сейчас он, Слава Павлыш, представлял себя в одиночестве: как будто вокруг впервые за всю неделю никого нет, никто не хватает его за рукав, не хлопает по плечу, не просит поделиться своими мыслями о грядущем освоении далекого космоса, никто не смотрит на него словно на полярника, чудом пережившего суровую зимовку. Он, Слава Павлыш, один на этой поляне, — а на небольшом деревянном помосте только что закончили петь его давние приятели, Симона Хейнсон, Миша Домрачеев, Андрей Ивернев. И никому наконец нет дела до того, что случилось год назад на «Антее».
— А сейчас у нас премьера, — сказала Симона. — Это песня, которую мы написали давно, когда еще только начинали выступать вместе. И мы тогда еще решили, что правильнее всего подождать немножко с ее исполнением… ну, вы сейчас поймете почему.
— Неужели все так плохо? — выкрикнул какой-то остряк.
Домрачеев в ответ сверкнул улыбкой. Ничто и никогда не было способно вывести его из себя.
— Просто мы хотели, чтобы на премьере присутствовали люди, которые вдохновили нас на эту песню. Пригласить их оказалось непросто, все они заняты, но одного все-таки удалось заманить. Слава, просим на сцену.
Павлыш вдруг почувствовал, что все на поляне смотрят на него, он оглянулся, покраснел и заставил себя подняться. Он уже знал: в таких случаях самое правильное — не сопротивляться. Чтобы все поскорее закончилось.
«Но Домрачеев, Домрачеев каков!.. Ехидна в человечьем обличье, эмпуза!» «Мы с Андрюхой и Симоной целый год ждали этого момента», «у нас юбилей», «да никто тебя не будет донимать, Павлыш»!.. — Он шагал к сцене и надеялся, что это единственный сюрприз сегодняшнего вечера. — «Вот ведь!..»
Когда тебе пятнадцать, семнадцать или даже двадцать, мечтать о славе естественно. Чтобы девушки смотрели с этакой лукаво-одобрительной улыбкой; чтобы на улицах узнавали; чтобы мальчишки подбегали за автографом. Но если тебе двадцать один и ты отработал годовую вахту на корабле, летящем к Альфе Лебедя… на корабле, в котором телепортационные кабины вдруг перестали работать…
Связь с Землей пропала, и нужно было решать: лететь дальше или поворачивать обратно. В последнем случае «Антей» никогда бы уже не достиг Альфы Лебедя, и все сто шесть лет его пути, все усилия тысячи людей — все это пропало бы впустую. Поэтому в конце концов экипаж принял решение не поворачивать — рискнуть и потратить еще тринадцать лет на то, чтобы добраться до звездной системы Альфа Лебедя, установить там телепортационную кабину — в этом случае, впрочем, совершенно ни к чему не пригодную, — и еще столько же времени потратить на возвращение к граничной отметке, на которой пропала связь. Все знали о теории Домбровского, согласно
Решение принимали всей командой — слишком многое было поставлено на кон. Но, в общем-то, подумал Павлыш, а как еще мы могли поступить? Это же так очевидно.
Это случилось слишком давно, и с тех пор Павлышу было о чем думать, помимо славы. Например, о зеленоглазой Гражине, которую он все не мог забыть. Хотя ее последняя гравиграмма была вполне… определенной, чего уж.
Сейчас, стоя на сцене и глядя в полутьму, на лица слушателей, Павлыш мечтал только об одном. Сбежать на какой-нибудь дикий остров — и чтоб хотя бы с недельку раздавались вокруг только крики попугаев да шум прибоя; и чтоб жить на пальмах, в гамаке, купаться в море, ни о чем не думать. В крайнем случае — спасаться от зловредных дикарей.
Он увидел падающую звезду и загадал желание, а ребята тем временем закончили представлять Павлыша публике и стали исполнять песню, в которой были «полет сквозь вечность» и «стук сердец» и «время свернулось змеей, время кусало хвост». С некоторым стыдом Павлыш понял вдруг, что стихи Симоны кажутся ему глупыми и наивными. Чтобы не выдать этого зрителям, он отошел чуть в сторонку, на самый край сцены, и с каменным лицом смотрел в никуда, в небо, по которому скользила звезда.
Звезда, между тем, увеличилась, и стало совершенно ясно, что это летит «антоновка» — беззвучно мчится прямо сюда, хотя полеты над парковыми зонами отдыха строжайше запрещены. Пока ее заметил только Павлыш: остальные были слишком увлечены песней. Но когда «антоновка» зависла над сценой и с мягким стуком опустилась перед ней, конечно, в рядах слушателей началось некоторое движение. Симона от волнения забыла слова, а Ивернев сбился с такта.
С легким клацаньем откинулась дверца, из сферического корпуса вышла фигура в форме: фиолет и белые полоски, и блестящие черные пуговицы. Кто-то присвистнул.
— Интересно, — вполголоса процедил Ивернев, — что, для Министерства межпланетных сообщений закон не писан?
— Зачем ты сразу так? Они тоже люди и не чужды прекрасного, в том числе — наших песен. — Миша Домрачеев улыбнулся, взмахнул рукой и сказал погромче: — Присаживайтесь, вы как раз успели на вторую, лучшую часть концерта.
— Кто из вас Павлыш? — Высокая девушка с разметавшимися по плечам рыжими волосами словно сошла с картин прерафаэлитов. Стройная, белокожая, с властным взглядом. Прозерпина, решил Слава; или даже нет — Лилит мстящая.
— Вот он, — Павлыш со мстительным удовольствием указал на Домрачеева. — Только учтите, он у нас скромный и будет отнекиваться.
— Собирайтесь, — велела Лилит. — Через пять часов рейс, опаздывать мы не имеем права. А ваш приятель… — она выдернула из-за пояса блокнотик, пролистнула. — Лошрачеев? Лошрачеев — здесь?
— Домрачеев, — уточнил Домрачеев.
И указал на Павлыша.
— Вот и отлично, — кивнула Лилит. — Вы тоже, Михаил. — Потом она обернулась к зрителям и рассеянно произнесла: — Простите, что вмешиваюсь. Это действительно срочно.
Зрители переглядывались, но скорее недоумевали, чем негодовали.
— А может, вам хватит одного Павлыша? — уточнил Павлыш. — Ну, кто такой Домрачеев, если задуматься? Фольклорист, живет прошлым. В смысле, живу. А?
Лилит посмотрела так, словно Слава вот только что сообщил, дескать, представь, дорогая, пока спал, куда-то делось одно ребро.