Искушение святой троицы

Касьянов Вячеслав

Затем все смолкло: друзья молча грелись, забыв друг о друге. Почти в полном молчании прошло минут тридцать. За эти полчаса у каждого из них было время поразмыслить над своим положением, подумать над тем, куда они попали на этот раз и, наконец, ощутить сильнейший голод, который вследствие последних удивительных приключений почти не давал о себе знать. У Славы скручивало живот, и тело колотилось в ознобе, несмотря на страшно горячую плиту, о которую он пару раз обжегся, забывшись. Даже самый жар плиты отзывался в теле уколами морозного холода. Джинсы задубели и холодили ноги. Однако, постепенно он отогрелся и даже как будто пропитался жарким запахом батареи. Боль в животе

на время ослабла. Тепло обволокло его мозг. Он незаметно задремал. В коридоре нервное напряжение не давало ему уснуть, неприятно напружинивая мышцы и не позволяя расслабиться, если не считать тревожного забытья в самом начале его страшного путешествия, которое было результатом упадка сил после эмоционального шока. Но постепенно все странные вещи, запечатлевшиеся в его измученной голове, стали терять свою свежесть и стираться из памяти, он начал уже привыкать к ним, и даже Голова теперь казалась лишь смутным видением, не в последнюю очередь потому, что за встречей с ней последовало падение в сугроб, которое в буквальном смысле слова остудило его. Чувство голода также говорило о том, что с его организмом все в полном порядке. Когда Слава испытывал беспокойство или попадал в незнакомую обстановку, аппетит у него перебивался тревогой и дискомфортом. Но теперь именно голод вернул его к жизни. Кроме того, каким бы странным ни было падение в поле и нахождение в незнакомом городе, все же и поле, и город были настоящими, натуральными, если не считать того, что вокруг не было ни одной живой души. Но к таким 'чудесам' ребята уже привыкли.

Полутемная лестничная площадка окутывалась сонным мраком, и закругленные низкие ступени вдруг стали удлиняться перед Славой и уплывать в неразличимую темноту. Он проснулся, вздрогнув. Спина была горячая, как будто он лежал на раскаленной кухонной плите. Ступни были неприятно мокрыми и теплыми. Слава поморщился. С полминуты он приходил в себя и шевелил отекшим телом. Потом встал на ноги и осторожно побрел вниз. Димы на втором этаже не было. Слава подумал, что сейчас он, пожалуй, испугается, но его слух уже успел уловить приглушенные голоса, доносящиеся снизу. Он невольно пошел быстрее. В полумраке сенцов Леша и Дима о чем-то вполголоса спорили. Дверь подъезда была приоткрыта, в проем дул холодный ветер. Белела полоса снега на крыльце.

— Дверь-то че не закрыли? — спросил Слава, вяло поеживаясь.

— Не закрывается, — объяснил Дима.

— Ну, блин, ты нашел подъезд.

— Какой был, — сказал Леша, — а ты, бл…, на улице хочешь жить? Тогда вали отсюда. Ты здесь и так на хрен не нужен.

— Почему на улице-то? — удивился Слава.

— Потому что везде домофоны!

— А-а, — сказал Слава.

— Балбес, главное, нас сам выгнал с батареи на другой этаж, — сказал Дима, усмехаясь, — а оказалось, что тут дверь не закрывается! Мы там нормально погрелись, в тепле посидели, а он тут замерз весь! Ха-ха-ха!

— Сволочи, однозначно, — прорычал Леша.

— Во! — сказал Дима. — Пусть Славик узнает! Чего мы тут спорим, только время теряем зря.

— Правильно, — сказал Леша, — давно пора уже ему пользу принести. Толку от него никакого. Иди, давай, и чтобы одна нога здесь, другая там.

— А я все равно ничего не понял, — сказал Слава, — куда идти? Чего узнать? Что за заговор такой? Выражайтесь членоразборчиво.

Дима прыснул. Леша сказал как можно более обыденным тоном:

— Иди, узнай, что это за дерьмовый город. Правда, бл…, как ты это будешь делать, я не знаю, говорю сразу. Но это уже твои проблемы. И чтоб, бл…, без елки не возвращался!

— Ага, Славик, ты выйди на улицу, найди кого-нибудь и спроси: 'идея? Иде я нахожусь?' — сказал Дима.

— Че, значит, это не Звенигород? — спросил Слава постно. Настроение у него сразу испортилось.

— Да, нет, не похоже, — сказал Дима. — Я Звенигород хорошо знаю.

— А почему я? — сказал Слава. — Чего я, рыжий?

— А как же! — сказал Леша. — Ты же дедушку лопатой убил, гаденыш. Нет, посмотрите на этого, бл…: ни хера не делает, никаких от него доходов, одни расходы, и еще, бл…, че-то тут из себя строит. Давай пошел бегом, ножками, ножками!

— А не проще постучаться к кому-нибудь и спросить? — сказал Слава с досадой. Ему очень не хотелось выходить на мороз. — И вообще, я из вас двоих точно заболею первым. Я так замерз, что у меня до сих пор руки и ноги холодные. Сколько спиной к плите простоял, и все равно.

— В принципе, можно и постучаться, — начал было Дима, но тут Леша, схватив его за мокрый рукав, заорал:

— Вон ослопуп бежит, иди, лови его быстрее!

Дима, вздрогнув, выглянул за дверь. Слава подошел к Диме и тоже посмотрел. Метрах в десяти от подъезда, хрустя ботинками по снегу, шагал человек в черном длинном пальто и черных брюках. Череп его был непокрыт и совсем лыс. Человек как-то странно сутулился и руки держал в карманах, глядя себе под ноги.

— Славик, беги! — зашипел Леша, блестя глазами. — Быстрее!

— Блин! — заныл Слава. — Ну, не хочу я идти! Кто у нас тут самый закаленный, блин? И вообще мужик какой-то подозрительный. Давайте лучше спросим в квартире у кого-нибудь, че, трудно, что ли? Тем более, раз уж тут люди все-таки есть.

— Твою мать! — заорал Леша в негодовании.

— Ладно, я сейчас узнаю, — не выдержал Дима, — ждите меня тут.

— Давай, шевели поршнями! — сказал Леша. — Он щас уйдет.

Дима выскочил из подъезда и затрусил, скользя по снегу и размахивая руками.

— Ну, надо же, вообще, — говорил Слава с удивлением, ему было немного неловко, — человек! Я уж думал, тут вообще никто не живет!

— Вымерли все нах, — сказал Леша, — или на стадион пошли, футбол гребаный смотреть.

— О! — в удивлении сказал Слава. — Вот это, блин, умная мысль!

Дима, нагоняя черного человека, забежал за угол соседнего дома и пропал из вида.

Слава попытался захлопнуть дверь, но она вновь медленно, со скрипом, распахнулась, загребая снег. Он отошел к лестничным поручням и сказал:

— Блин, я, короче, точно заболею. Из носа течет уже. — Нагнувшись, он натужно покашлял несколько раз.

— Тише, твою мать! — сказал Леша. — Чего вы кашляете, кругом люди спят.

— Да никого тут нет, — сказал Слава.

— Щас, бл…, из ближайшей квартиры выйдут и настучат тебе по рубцу, — сказал Леша и поерзал спиной по горячей батарее, — тогда посмотришь. Простудифилис ходячий. Выгонят нас к гребеням, пока другой подъезд найдем, все вымерзнем, как мамонты.

— Ты тогда тоже не ори, — сказал Слава, — сам только что вопил тут.

— А потому что, — сказал Леша, — потому что вас, хорьков скрипучих, хрен по-другому заставишь что-то сделать. На вас можно только наорать как следует. Вон балбес возвращается.

— Бли-ин! — выдохнул холодный Дима, вваливаясь в подъезд. Глаза у него были вытаращены. Он громко зашептал: — Исчез мужик!

— Как это, бл…, 'исчез'? — подозрительно спросил Леша, сощурившись.

— Ну, иди, посмотри! — испуганно говорил Дима. Он перевел дух. — Я его обогнал, — начал он рассказывать, — обошел его слева, раз, поворачиваюсь к нему и говорю… короче, спросил у него что-то. Смотрю, а его нет! Исчез вот просто так на ровном месте.