Искушение святой троицы
Шрифт:
— Чего, опять, что ли? — спросил Слава, вспомнив Лешин рассказ в коридоре. — Ну… ты, блин, даешь. Кошмар. Самое смешное, машин больше нет. Вообще ни одной машины. Посмотрите. Как это тебя угораздило?
На шоссе и в самом деле было пустынно, как в чистом поле. Ребята сейчас только обратили внимание, что и на улицах не было ни души. Диме это сразу напомнило момент исчезновения Славы. Ему стало страшновато.
Леша ничего не ответил Славе и только смотрел перед собой злым и затравленным взглядом.
— Бля, переконил я конкретно, — наконец, выдавил он.
— Надо думать! — аффектированно
— Че, думаешь, это тот же? — спросил Леша глухо.
— Да тот же, — сказал Дима, сочувственно глядя на Лешу, — у меня-то глаз уже наметан. Это тот, который без водителя. Второй раз уже. Тебе прямо даже не везет, я бы сказал. — При этих словах Дима неловко хохотнул.
— На первом повороте он был еще живой, — сказал Леша задумчиво, — на третьем повороте он сделался мертвец.
— По-моему, ему н-наоборот везет, — сказал Слава, ежась, — могло з-задавить, и все.
— Да… уж, — сказал Леша.
— Но третий раз тебе не стоит попадать под автобус, — сказал Слава, — потому что он тебя тогда точно переедет. Ты шансы все уже исчерпал. Вот у меня брат Толян. Он, когда был мелкий, в детстве в розетку сунул цепочку от часов. У нас были такие часы-ходики с гирей. Она так опускалась постепенно до пола, и надо было ее снова поднимать каждый раз, чтобы часы не останавливались. И вот он эту цепь отломал оттуда и в розетку сунул. Прикиньте? Короче, цепь вся порвалась на куски и обуглилась. Просто порвалась как нитка! А ему ничего не было. Вообще, офигеть. Я ему тогда сказал: больше в розетку никогда ничего не суй! Потому что второй раз тебе уже так не повезет.
— Да уж, — сказал Леша.
Слава посмотрел на Лешу и сказал:
— Блин, главное, стоит так, как будто ему все пофигу. Посмотри, он весь избитый, окровавленный, голый вообще, и все по барабану! Че случилось? Ты меня пугаешь.
— Это все фигня, — сказал Леша, — это царапины.
— Да, — сказал Дима шутливо, осторожно дотрагиваясь до Лешиного торса, — чувак больше всех пострадал. Это вообще! Все удары на себя принял!
— Д-да ему уже пора медаль дать! — сказал Слава. — За это, за героическую борьбу с монстрами, автобусами и этими….
— И сугробами! — подхватил Дима, засмеявшись.
— Слушайте, а как одинцовский автобус мог сюда приехать? — вдруг спросил Слава. — Это мы в Одинцово, получается!
— Да что-то не похоже, — сказал Дима, — это уж, скорее, Звенигород какой-нибудь!
— Так мы чего, до Звенигорода пешком дошли? — изумился Слава. — Ни фига себе, коридор!
— Да легко, — сказал Дима, — может, напрямую. Может, это прямая дорога была!
— Обалдеть, — с чувством сказал Слава, раскрывая глаза совсем как Дима, сам не свой от изумления. — Так, блин, мы тогда на электричке уедем!
— Если уедем, — глухо сказал Леша.
— Ну, еще не факт, что Звенигород, — сказал Дима, — надо еще узнать.
— Блин, давайте сначала зайдем куда-нибудь, — сказал Слава, — чего-то меня уже тоже колбасит от холода. Сначала вроде нормально было, но сейчас я чего-то за-закоченел.
— А мне ничего не будет, — похвастался Дима, выдыхая облако пара, — я закаленный. Я зимой по лесу босиком бегал, помните, балбесы? Я вообще практически не болею никогда.
— Когда же ты, наконец, сдохнешь? — спросил Леша задумчиво.
— Да это скорее ты сдохнешь, — сказал ему Дима, — если мы подъезд не найдем. Побежали в дом! Мне-то ничего не будет. Мне вас жалко.
Ребята снялись с места и помчались в ближайший двор.
Дворы в неизвестном населенном пункте были совершенно такие же обыкновенные и невзрачные, как и в любом подмосковном городе. Сиротливые облупленные хрущевки вытянулись в ряд на одинаковом расстоянии друг от друга. Вдоль каждого дома тянулась неширокая тропинка с двумя черными раскисшими колеями — следами шин. Дорожка с обеих боков обсажена куцыми голыми березками. Подъезды были с низкими толстыми козырьками, нависавшими над самыми дверьми, которые, как ни странно, были оборудованы домофонами, вполне в исправном состоянии, в чем ребята быстро убедились. Проклятые двери не хотели открываться даже после могучих Лешиных ударов. Ребята обегали уже с десяток подъездов. Слава, несмотря на постоянный сумасшедший бег, замерзал все больше.
— Бл…, ни одного ослопупа нет кругом, — со злобной досадой говорил Леша, остервенело дергая дверь за ржавую ручку. От холода и быстрого бега он пришел в себя. — Где все, я вас внимательно спрашиваю?
— Побежали в другую дверь, — говорил Дима оживленно. — Фигня, мы все равно найдем, где войти. Вон сколько домов.
Скоро ребята действительно нашли дверь, сиротливо распахнутую почти настежь, за которой угадывался подъезд с узкими закругленными ступенями и резными перилами, ведущими куда-то вглубь и вверх. В подъезде был синий полумрак.
С криками радости замерзшие ребята устремились в подъезд, топоча по снегу. Ворвавшись в теплый, пахучий уют, они с воплями устремились к огромной стенной батарее, похожей на гармонь и выкрашенной в голубое. Слава порядочно замерз и чувствовал себя уже совсем плохо. Он даже начал икать от холода, втянув голову в плечи, и ноги у него почти не гнулись. Леша успел первым и закрыл широкой голой спиной почти всю батарею. Он, правда, сейчас же с воплем отскочил от нее, потому что она оказалась адски горячей, но сразу загородил ее снова, отталкивая друзей и стараясь не становиться к батарее вплотную.
Дима и Слава испустили злые крики.
— Ах ты сво-олочь! — разочарованно протянул Дима, дотронувшись до горячего окрашенного металла окоченевшими руками.
— А-ах, хорошо! — с наслаждением взревел Леша. — Гниды казематные! Дуйте наверх.
Дима со Славой наперегонки помчались вверх по ступеням. Ступени были маленькие и толстые, темно-серые с мелким зернистым рисунком, как грязный кусок гранита под увеличительным стеклом. Лестничная площадка между первым и вторым этажами выложена потрескавшейся шахматной плиткой. Маленькое окно начинается от пола. В окне виден козырек подъезда внизу. Над окном голубая батарея-гармошка, в точности как на первом этаже, но поменьше. Все стены в подъезде выкрашены голубой краской. Дима добежал до батареи на секунду раньше Славы и стал торопливо пристраиваться к ней. Закоченевший Слава ругнулся 'черт!' и с топотом побежал выше. Скоро оттуда донесся его удовлетворенный вопль.