Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха
Шрифт:
Глава 8
Уже было заявлено: в этой книге не будет подробно рассказано о самой грандиозной Трансгималайской экспедиции Николая Константиновича Рериха, ибо у этого беллетризированного исследования другая цель.
Достижение этой цели и диктует необходимость сделать лишь некоторые извлечения из череды событий и приключений миссии нашего великого соотечественника в Азии в 1923 — 1928 годах.
На Алтае экспедиция пробыла недолго — до семнадцатого августа.
Опять
То, ради чего Рерих рвался на Алтай, не достигнуто: заветная тропа, начинающаяся у подножия горы Белухи (в разговоре с Николаем Константиновичем мистический ученый Барченко называл ее «китайской дорогой»), проходит через Кочуроу по правому берегу реки Катунь.
— Но чтобы выйти на нее, — говорил профессор Барченко академику Рериху во время их беседы на Лубянке, — надо на высокой скале увидеть развалины старого буддистского храма. От него начинается тропа, ведущая в Тибет, а потом в Шамбалу. Но эти священные руины могут быть явлены только достойным, «продвинутым», тем, кого владыки Шамбалы ждут. От всех прочих, ищущих тропу с корыстными, эгоистическими целями, Белуха спрячет руины, скрывая их или в туманах, или в облаках и тучах, или погружая развалины то в дождевую мглу, то в снежную заметь. Так говорили мне голбешники, с которыми я встречался.
А Глебу Ивановичу Бокию после того, как под утро, когда закончилась их встреча и Рериха на дежурной машине повезли в гостиницу «Метрополь», Александр Васильевич сказал:
— Этот человек никогда не найдет тропу в Шамбалу. Ни ту, которая начинается у подножия Белухи, ни любую другую, ведущую туда.
— Полно вам! — запротестовал начальник спецотдела и встревожился. — Вы просто завидуете Николаю
Константиновичу и тому, что у него есть такая возможность — идти своей экспедицией. Погодите, дорогой Александр Васильевич, будет подобная возможность и у вас…
— Не найдет! — перебил профессор Барченко, и горькое сожаление было в его голосе.
— Но почему? Объясните… Мистический ученый не ответил.
…Две недели они кружили вокруг Белухи с проводниками, которые слышали и о руинах буддистского монастыря, и о «китайской дороге», представляли, где это заветное место должно быть, но все поиски были тщетны: шли дожди, наплывали туманы; однажды, вопреки календарю, резко похолодало, небо заволокло тяжелыми тучами, вдруг на зеленую августовскую землю большими мокрыми хлопьями повалил снег — священная гора исчезла во внезапном снежном буране: Белуха хранила свою тайну от Рериха и его спутников.
Среди местных проводников был древний старик Семен Иванов. Когда кончился внезапный буран и выглянуло ослепительное солнце, он отозвал в сторону Рериха и тихо сказал ему:
— Я знал голбешников, которые по китайской дороге проходили в страну тех, к кому ты стремишься. Но страна одна, а путей к ней много. Верно?
— Верно, — вздохнул живописец.
— Я знаю об одном из них. Голбешники же и поведали. Собирался сам дойти… Не судьба, все что-то держало. Запомни один монастырь: Сага-дзонг.
— Сага-дзонг, — как эхо, повторил Рерих.
— Если попадешь в те края, дальше путь к Шамбале… Ведь ты ищешь ее?
— Да.
— Дальше путь такой… Запомнишь или запишешь?
— Лучше запишу.
— Тогда пиши. Если пройти от восточной башни триста шагов…
Он записал все, что продиктовал старец Семен Иванов, а вечером прочитал короткую запись Елене Ивановне.
— Похоже на легенду, — сказала Лада. — Сколько легенд мы слышали в разных краях о путях в Шамбалу! Но записку сохрани. Кто знает! Может быть…
Снежный буран у подножия Белухи разразился пятнадцатого августа 1926 года. Время торопило, и уже не они распоряжались им.
А 17 августа начался первый вариант продолжения операции «Тибет-XIV», и Рерихи были уже не властны в своих поступках.
Лагерь экспедиции, пока совсем малочисленной (и доктор Рябинин, и американская чета Лихтманов, встретившись в Москве, должны были приехать в Монголию, в Улан-Батор позже: «Вы будете вызваны телеграммой»), находился в деревне Верхний Уймон, недалеко от Белухи.
17 августа, на заре, с первыми петухами, лагерь покинули на лошадях четверо: Николай Константинович и Юрий Николаевич Рерихи, лама Рамзан, новый член экспедиции, и местный проводник. Путь по еле приметной тропе через тайгу был недолог — всего несколько километров. Не прошло и часа, как путники оказались на Чуйском тракте, ведущем в Монголию, в условленном месте, где их ждали три автомобиля марки «Додж». Захлопали дверцы машин. Спешившихся путешественников встретили сотрудники НКВД, естественно, в штатском, но вооруженные, как любили говорить в те далекие времена, «до зубов» (если иметь в виду человеческую жизнь).
— Здравствуйте, товарищи. Времени в обрез. По машинам.
Отца и сына Рерихов предстояло тайно доставить в Пекин.
Живописец верен себе: в пути он продолжает делать записи в своем дневнике, который потом превратится в книгу «Алтай — Гималаи». Записи эти по-прежнему скупы, отстранены от основных событий и их задач, непосвященный ничего не поймет.
«На пути из Улисутая в Кабдо выскочили какие-то дикие люди в мехах и кидали камнями в машину»56 Не правда ли, какая колоритная картина: «дикие люди в мехах» с перепугу, наверно, в машину, которую, скорее всего, увидели в первый раз в жизни, кидают камни. А ведь Кабдо в девятистах семидесяти километрах от горы Белухи, и это уже давно глубинная Монголия.
Или:
«Чуйский тракт делается моторным до самого Кабдо. Уже можно от Пекина на „додже“ доехать до самого Урумчи»57.
Но ведь это уже вовсе не Чуйский тракт — он перешел в Калганский, и Китай в буквальном смысле слова не за горами.
Еще одна дневниковая запись неутомимого путешественника: «По пути в Манчжурию из скалы течет в пустыню минеральное масло. И такие магнитные места, что даже машина замедляет ход»58.
Еще бы не замедлить! Машины мчатся со скоростью пятьдесят километров в час, и это для «доджа» по тем временам — предел даже на лучших европейских и американских трассах. Притом они едут по пятнадцать— семнадцать часов в сутки, у шоферов вахта по шесть часов, они сменяют друг друга в буквальном смысле слова на ходу.