Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха
Шрифт:
13-го марта 1927года я был вызван дома к московскому телефону Б. К. Рерихом, который сообщил мне, что приехали из Нью-Йорка друзья проф. Н. К. Рериха в Москву и что я вечерним поездом должен выехать в Москву, чтобы получить паспорт. После чрезвычайно скоропалительных сборов — я должен был взять белье, одежду, медикаменты, инструменты хирургические и зубные — мы выехали 17-го марта, в четверг, в Ургу по Сибирской железной дороге вчетвером: М. М. Лихтман (вице-президент Общества друзей Музея Рериха в Нью-Йорке), его супруга 3. Г. Лихтман, Б. К. Рерих и я.
Приехали мы в Ургу (Улан-Батор-Хото) в двадцатых числах того же марта. Нам с Б.К. Рерихом была уже приготовлена отдельная, для двоих, комнатка минутах в пяти ходьбы от дома Петрова, где жил профессор Н.К. Рерих с супругой своей и сыном Ю.Н. Рерихом — они занимали очень маленькое помещение из трех комнат. Супругов Лихтманов поместили в том же дворе во флигеле. Мы застали полную суету приготовлений к долгому и трудному пути.
Супруга Н. К. Рериха вела общее руководство по хозяйственному снабжению ~ закупалась провизия, дорожные вещи и одежда для проводников. Мне же приходилось весь день ходить по кооперации и магазинам за покупками дополнительно для себя теплых вещей, одежды, белья, недостающих медикаментов из аптеки и предметов ухода за больными. Виделся я с профессором и его супругой и сыном только кратко в это время за утренним чаем в 9 час, обедом часа в 3-4 пополудни и вечером часов в 8 за вечерним чаем и легким ужином. Лихтманы по вечерам, а иногда и днем, в комнате супругов Рерих беседовали по накопившимся за долгое
На плату я согласился по 250руб. в месяц, как вообще врачи СССР получают в экспедициях Академии Наук. На меня же в дороге было возложено ведение путевых журнальных записей, расплата за поставляемое в пути продовольствие и караван. Все разговоры с властями и местными людьми вел секретарь миссии (а не экспедиции), старший сын профессора, магистр востоковедения и восточных языков (монгольского, тибетского, китайского и индустана) Юрий Николаевич Рерих. При выезде профессор сказал мне, что в Москве он выхлопотал наконец, благодаря любезности нашего правительства, советский паспорт, что его чрезвычайно радушно и высокомилостиво встретили и отнеслись к нему, был в восторге от виденного в Москве вообще образцового порядками, в частности, во время случившихся в то время (кажется, июнь 1926 г.) похорон тов. Дзержинского, произведших на него огромное впечатление выдержанной стройности и могучего величия скорби и мощности. Присутствовал я и при получении в Урге любезной и сердечной телеграммы от нашего правительства, после которой разрешились все трения с транспортом, который, правда, и по-моему, было очень трудно так быстро и в таком количестве предоставить из Урги — было пять больших дорожных автомобилей. Когда мы выехали из Урги и потом, в дороге, у меня было представление, что на профессора возложено Москвой, с одной стороны, какое-то важное поручение в Тибет, с другой стороны, Музеем Рериха или же обществом друзей этого музея в Нью-Йорке был привезен большой американский флаг и был в Урге заготовлен большой танк Шамбалы на древке. Было сказано в пути, что по буддистским странам придется идти как буддистам, в Тибете — под знаком Шамбалы, в других же под американским, что советского паспорта нельзя показывать — были от монгольского Г.В.О.61 выданы монгольские удостоверения. Кроме того, для стран китайского влияния у профессора Н. К. Рериха были из Москвы (вероятно, из китайской миссии) письма Фын-Юй-Суну (ФЕНГ) и другим властям (какому-то Дар-Таю или Ду-Ту, не знаю кому); а мне было выдано профессором особое удостоверение от него как начальника экспедиции, по-английски, для китайских властей, что я — доктор, вхожу в состав его экспедиции или миссии — оно в делах у Вас, я тщательно всегда хранил все документы, так как привык к порядку в своей жизни холостяка, привычек домашних своих не изменил и после революции.
От пограничного в Северной Монголии (далее идет так называемая Внутренняя Монголия, китайская) монастыря Юм-Бейсе мы уже шли на 41 верблюде караваном, так как там начинались пески великой пустыни Гоби, до Шибочена, это остановка у речки того оке названия, где имелось несколько монгольских юрт и был китайский старшина монгол Ма-чен. Дальше караванщик не вез, так как начиналась (конец мая) линька верблюдов, они слабеют и не идут. Тут в первый раз в лагере у речки, в небольшой отдельной палатке был устроен в наглядность и назидание, так сказать, местному населению, приезжавшему иногда издалека, с которым приходилось считаться, так как дальше от него зависела помощь, храм Шамбалы со священными изображениями по бокам и как бы престолом, что ли, где стояли священные бронзовые изображения и принадлежности буддистского служения. Иногда там служили, вернее, сидя на корточках, нараспев, однообразно читали священные молитвословия наши караванщики-ламы под управлением ламы Малонова, который говорил, что он был раньше в Ленинграде, в бурятском дацане, в Старой Деревне, и что он знает тибетский язык. Здесь мы стояли около месяца, потом нас Ма-чен перебросил за пять дней пути вперед к горам Гумбольдта в Шарагольчжи (это пастбище, куда едут ближайшие монголы, когда в Шибочене или других местах высыхает или кончается трава). Здесь был также устроен в палатке храм Шамбалы (и ламами-караванщиками под руководством ламы Малонова, и мы помогали понемногу, собирая булыжник), устроен был так называемый субурган. Монголы-кочевники стояли далеко от нас за рекой, было лишь две юрты в полуверсте от нас. Сюда приезжал Ма-чен со старшинами и духовное лицо, вроде цайдамского благочинного, который и «освятил» субурган. Приезжали также какие-то китайские таможенные власти, которые содрали с нас пошлину за купленных животных каравана. Профессор показывал им вышеупомянутые рекомендательные письма к китайцам. Сюда оке являлось и «посольство» мелкого владетельного князька цайдамского, монгола Курлак-бейсе, зависящего от влияния Сининского амбаня (Кукунорской области) и в духовном отношении — от Тибета. Он предлагал, если нужно, свою помощь верблюдами для каравана, но были уже закуплены свои животные, и дело ограничилось обменом взаимными любезностями. Здесь стояли до 19 августа 1927года, подкармливая животных и ожидая окончания линьки их и прекращения монсунов (ливней). Перейдя хребет Гумбольдта и Риттера, в Цайдаме мы встретили тяжко больного чиновника из Лхасы Чимпу, которого взяли на свое попечение, обещая довезти до тибетских властей и рассчитывая, при сношениях с ними, на его авторитет и помощь. По его совету было сделано желтое Далай-ламское знамя с надписью по-тибетски «Великий держатель молнии» (один из титулов Далай-ламы), которое следовало впереди.
Первый тибетский пост встретился у озер Олуннор, из местных жителей (милиции), которые спросили, куда едем, и пропустили с подношениями масла и сыра. Второй военный пост мы случайно из-за буруна не заметили и проехали, оставив его в стороне. Далее, уже в горах Тангля (а раньше прошли в Тибете хребты Нейчжи, Марко Поло, Кукушили и Думбуре), перед Шингди, встретили опять милицейский пост и были пропущены до Шингди, где приехали власти от Верховного комиссара народа хор (хор-па) Хорчичаба, генерала и князя Кап-шо-па, он же Командующий Востоком (т. е. восточной областью Тибета — Кам), Вращающий Колесо Правления (это его титул) — в Тибете все очень цветисто, лживо и преувеличено до небывалых размеров, как у восточных полудиких народов. На другой, кажется, день потребовали или разрешили приехать к Кап-шо-па профессору и его сыну, где было объяснено ими, что миссия, или экспедиция, желает проехать в Лхасу. Было разрешено пока, впредь до распоряжений, переехать ближе к лагерю генерала и остановиться в версте от него у речки Чунарген — в низменной болотистой местности (пастбище).
Тут генерал был якобы случайно — выезжал на усмирение каких-то беспорядков среди народа хор, но, по всей вероятности, это была военная застава для преграждения пути, так как из дальнейших слухов было видно, что экспедиции предшествовала какая-то молва, что двигается чье-то войско или какие-то вооруженные силы. Здесь началась, видимо, обычная в Тибете волокита — было категорически заявлено, что от Далай-ламы имеется указ никого из европейцев далее не пропускать и что если насильно поедем, не вслушаемся, то генералам и старшинам отрубят головы. Кап-шо-па, молодой человек 24 лет, бывший далай-ламский гвардеец, сказал, что сам напишет Далай-ламе письмо, а также уведомит гражданского губернатора в Нагчу-дзонге (верст 60 от этого места и в 250 верстах от Лхасы, первое от нас как бы укрепленное место и «город», но войска там нет). Разговор вел по-тибетски секретарь миссии Юрий Николаевич Рерих, переводя профессора и говоря с ним исключительно по-английски, так как было заявлено, что миссия американская, и нельзя было во избежание подозрений обнаруживать знание русского языка.
Генерал дважды отдал визит — один раз торжественно, с большой помпой и свитой, другой попроще, причем рассматривал палатки и разные дорожные вещи и священные буддистские предметы. Ему было сказано, что экспедиция — это западные буддисты, везущие дары Далай-ламе, к которому имеют поручение от западных буддистов, могущее быть передано только лично Его Святейшеству.
Скорого ответа из Лхасы генерал не получил и вскоре со всем лагерем снялся, оставив нас на попечение, вернее, надзор своего майора и человек десять воинов. Здесь мы пробыли около пяти месяцев в чрезвычайно бедственном положении из-за холода и недостатка продовольствия, все время слали письма и Далай-ламе, и нагчуским губернаторам, и резиденту в Сиккиме. Юрий Николаевич переводил и по-тибетски, и по-английски. В дневнике моем все полностью имеется со всеми датами. Из этого места у речки Чунаргена пришлось, ожидая, перебраться, так как она выступила из берегов от таяния на солнце снега где-то в окружающих горах, верст за 5— 7 к востоку у монастыря Бон-no (это противоположная буддизму секта в Тибете, поклонение исключительно разным «темным» силам природы). Сюда, в начале, кажется, января 1928 года приезжали к профессору оба нагчуские губернаторы, т. е. духовный (что выше в Тибете) и гражданский. Потом, тем не менее, опять были и письма, и нарочные. После долгого торга было разрешено всем двинуться в Нагчу и там. ожидать разрешения из Лхасы. Губернаторы уверяли, что разрешения не дадут и придется обратно ехать на восток через Китай (по Сининской дороге) или через Монголию. Переезд состоялся в Нагчу, где был отведен «дом» — глинобитная фанза, окруженная глинобитной же стеной, как и все здесь. Началось вымогательство разных «подарков», а между тем время все шло, и в конце концов профессор совершенно отказался от мысли ехать в Лхасу, где бы сначала бесполезно задержали и начисто обобрали, а затем, ввиду наступления времени года, все-таки воротили бы обратно через Китай или Монголию на выбор, т. е. чрезвычайно длинным и тяжким путем, из Тибета же самый ближний путь к цивилизованным странам через Сикким, откуда уже имеется узкоколейная железная дорога до Силигури, а потом и ширококолейная. Было разрешено наконец выехать, минуя Лхасу, несмотря, по-видимому, на неудовольствие там Далай-ламы и его правительства — де— вашунга, по Чантангу, своротив потом во внутренний Тибет, пересекли самую высокую там цепь юго-западных Трансгималаев, параллельно, к юго-западу, сначала по большой Непальской дороге (пути) до Сага-дзонга, а затем во внутренний и южный Тибет к юго-востоку и к Югу через Тингри, Тинкъе, Шекар и Кампа-дзонг в Сикким через Гималаи (наиболее удобный здесь перевал Сеполя и продолжение его Кару-ля). В Шекаре дошли слухи, что приезжал человек от британского резидента из Гангтока (Сикким), который пробыл дней десять и расспрашивал, кто едет, собирал все слухи, на Востоке обычно бегущие вперед в самом несуразном виде».
Но вернемся на место трагедии, на высокогорное плато Чинтанг: зима 1927 года. В лагере не хватает пищи, теплой одежды: от лютых морозов (в походной аптечке замерзает коньяк), от бескормицы гибнут верблюды: обессиленные животные подходят к палаткам, ища у людей спасения, а утром их находят мертвыми и оттаскивают в нагромождение скальных камней, где стаи диких собак и стервятники уже ждут свою добычу. Погибли почти все верблюды: к весне из ста двух осталось только десять, и те еле держались на ногах. Болеют люди. От простуды и заболеваний за зиму умерло пять человек…
Николай Константинович посылал через тибетских чиновников и представителей власти, которые иногда случались в лагере, отчаянные телеграммы и письма в Нью-Йорк, в европейские столицы (но только не в Москву), в британские миссии в Китае и Индии, а также в Лхасу, Далай-ламе XIII.
Вот одно такое послание, отправленное владыке Тибета:
Я, Рети Ригден, являюсь главою «Всемирного союза западных буддистов», основание которому положено в Америке. Ради высокой задачи воссоединения западных и восточных буддистов под высокой рукой Далай-ламы я, моя супруга, сын и прочий состав посольства согласились предпринять трудное и опасное путешествие из Америки через океан, пустыни и горы, через зной, стужу и все лишения в Тибет, пройдя более шестидесяти тысяч английских миль. Обдуманно пустились мы в такой опасный путь — мы запаслись тибетским паспортом, письмом к властям Нагчу и письмом к Его Святейшеству Далай-ламе; оба эти документа были выданы в Урге доверенным Лхасского правительства. Во всех странах мира документ, выданный консулом, обеспечивает свободный въезд в страну. На деле же оказалось, что несмотря на оповещение о священных целях нашего посольства, мы насильственно задержаны в самых бесплодных местностях всем известного суровостью и вредностью климата Чантанга. Мы задыхаемся, сердечная деятельность ослаблена, и каждый день и ночь грозят неминуемой катастрофой. Вопрос идет о не простом заболевании, но о жизни или смерти. Доктор, уполномоченный американскими организациями заботиться о здоровье членов посольства, вынужден был вывести свое заключение об угрожающей нам каждый час опасности.
Вы понимаете, что гибель первого посольства западных буддистов навсегда разделила бы буддистский мир на две несоединимые части, и вы как буддисты должны понять все проистекающие отсюда непоправимые последствия. Кроме того, 24-го ноября по европейскому исчислению в Америке состоится буддистский Собор. Если бы к этому сроку за моей подписью не пришло удовлетворительное наше сообщение о возложенных на нас поручениях и о личном принятии Его Святейшеством порученных нам для личного вручения Ему грамоты и ордена Будды Всепобеждающего, то буддистский Собор вынужден будет принять решение об избрании самостоятельного Далай-ламы буддистов Запада. Все участники нашего посольства являются горячими сторонниками объединения под рукой Далай-ламы Тибета. И мы понимаем, что раздвоение буддистской мощи было бы для Тибета губительным фактором, принимая во внимание великие возможности сильного государства Америки и высокую образованность и мощь лиц, вновь примкнувших к буддизму. А потому всякие нежелательные последствия обособления нас, как истинных буддистов, были бы чрезвычайно прискорбны. За время нашего служения идее буддизма мы имели радость в построении крупного буддистского храма и нескольких чортенов, а в настоящее время по нашему указанию в Америке сооружается первый там буддистский храм, посвященный Шамбале. Сохраняют о нас память как о жертвователях многие буддистские монастыри — Кумбум, Таши-Люмпо; монастыри в Сиккиме — Гум, Пемайндзе, Санга-Челинг, Далинг, Ташидинг, а также некоторые храмы в Урге, где для пожертвованного мною изображения владыки Шамбалы будет сооружен особый храм. Бы как буддисты должны знать сроки исполнения древних пророчеств и особое значение настоящего времени. Римпоче из Чумби, благословляя в Талай-Потанге около Дарджилинга написанное по нашему заказу изображение Шамбалы и Будды Всепобеждающего, предуказал успех пути нашего служения Учению. Теперь, вместо радостного оповещения об исполнении заветов Благословенного Будды о всемирном распространении Его учения истины, мы сидим в ожидании смерти среди вихрей и стужи Чантанга.