Искушение
Шрифт:
Эльза вскочила из-за стола и бросилась в свою комнату. Из-за спешки и волнения она споткнулась о порожек двери и едва не упала.
За столом они остались вдвоем. Мартина не показывалась – наверное, слушала и наблюдала из укрытия, на всякий случай.
– Вы любите мою жену? – спросил Яков.
– Я? Конечно, нет.
– Значит, она любит вас?
– Вы льстите моему мужскому самолюбию. Честно говоря, я не знаю. После всего, что произошло, – наверное, нет.
– Но тогда почему?
– А просто так, – сказал Юлиан Мюри, – просто мне захотелось этого. Я же вас предупреждал, что со мной опасно иметь дело. Вы меня не послушали, и вот результат. Вы не хотите меня выгнать?
– Не хочу.
– Но ведь для вас будет гораздо лучше, если я уйду.
– Да, гораздо лучше.
– Вы признаете, что то, что я сделал с вами, было несправедливостью? Если вы признаете это, я уйду. Если вы снова скажете, что Бог наказал вас за грехи или послал вам испытание,
– Оставайтесь.
– Знаете, – сказал Юлиан Мюри, – мне кажется, что вы сумасшедший. Если не полностью, то наполовину. Но это ваше дело. А сейчас я пойду утешать вашу жену. Она нуждается в утешении.
Он вошел в комнату Эльзы. Эльза лежала на кровати и плакала. Он подошел и положил ей руку на плечо. Она узнала его прикосновение.
– Уйди!
– Но зачем же?
– Уйди или я вызову полицию.
– Или позовешь своего мужа, чтобы защитил. Давай, зови.
Она резко перевернулась и села, прижалась головой к его плечу. Потом она долго говорила, говорила, рассказывая ему о муже, о всех тех бесчисленных обидах, которые ей довелось перенести, а он не всегда улавливал смысл, даже в те моменты, когда слушал внимательно. Он ласкал рукой ее волосы. У нее были мягкие шелковистые волосы. Когда он ушел из ее комнаты, было три часа ночи. В четыре Эльза уехала, взяв с собой один небольшой чемодан. Больше она не возвращалась.
4
С января по май фабрика игрушек не работала. Как узнал Юлиан Мюри, это было время отпусков. Был еще только март, но за два теплых дня холода вдруг отступили и улицы наполнились звоном весны. Утром и вечером Юлиан Мюри гулял по улицам пешком. После трехмесячной неподвижности ему нравился сам процесс движения. Несмотря на боль в колене, ему хотелось идти и идти, куда-нибудь. Он мог бы ходить даже по кругу, как ходит пойманный и запертый зверь. С каждой прогулкой он уходил все дальше и все лучше узнавал окрестности. Город заканчивался примерно в километре от дома Якова Йеркса; за городом тянулись дороги и строения вдоль них, расставленные с неравномерной плотностью. Одним из таких строений была фабрика игрушек. Юлиан Мюри добрался до нее на четвертый день, к вечеру.
Фабрика представляла собой двухэтажное здание с пристройками сверху и сбоку. Здание было ограждено забором. Забор подходил совсем близко к задней, похоже, глухой, стене; впереди он огораживал широкое заасфальтированное пространство, на котором в беспорядке стояло несколько забитых досками контейнеров. Здание было массивным, кубической архитектуры. Вдоль белой стены тянулись два ряда окон, окаймленных коричневыми прямоугольниками. Окна были большие, но не высокие, вытянутые в ширину. Каждое окно состояло из трех секций. В окнах нижнего этажа угадывались решетки, в форме встающего солнца с лучами. Все окна были темными. Правда, еще не было достаточно поздно, чтобы кто-нибудь включал свет. Юлиан Мюри заметил светлые ящики в окнах второго этажа, но затем понял, что видит не ящики, а прямоугольники окон с противоположной стороны здания. Второй этаж просвечивался насквозь. Значит, он был пустым или почти пустым. Ему показалось, что он видит пятнышко электрического света в одном из окон первого этажа. Впечатление было такое, будто свет пробивается сквозь рваную плотную штору. Немного подумав, он решил, что это не свет, а только яркое оранжевое пятно неизвестной природы. С большого расстояния не особенно разглядишь.
Он обошел здание и зашел с задней стороны. Здесь дорога разветвлялась: одна ветка шла вниз, к городу, другая делала невразумительный зигзаг и направлялась в поля. По дороге из города полз белый автомобиль с двумя усиками-антеннами на лбу, как у насекомого. Юлиан Мюри мысленно проклял водителя и пошел, теряя время, вдоль забора. Вперед и назад. Когда он вернулся назад, автомобиль еще был около фабрики.
Забор был невысоким и решетчатым, напоминающим сетку. С задней стороны здания он почти вплотную подходил к стене одноэтажной длинной пристройки без окон. Должно быть, это был склад. Отсутствие окон и дверей несколько затрудняло проникновение внутрь. Однако предприимчивые люди изменили первоначальный замысел архитектора – вплотную к пристройке они построили еще и сарайчик из металлических листов. Сарайчик тоже не имел окон или дверей. Значит, он открывался внутрь.
Дальше поднимался второй этаж, ступенькой, над ним нависала крыша, козырьком. Крыша второго этажа была плоской, как теннисный корт. Над крышей поднималась еще одна пристройка, маленький третий этаж. Юлиан Мюри решил, что на третьем этаже расположены комнаты и кабинеты администрации. Это было видно по величине окон. На крышу третьего этажа вела металлическая лестница из прутьев.
Узкое пространство у задней стены было завалено разным хламом, до которого, видимо, просто не доходили руки. Юлиан Мюри поискал глазами и увидел обрезок стальной полосы. Это то что нужно. С внутренней стороны забора росло несколько деревьев – клены, судя по неопавшим пучкам крылатых семян. Кора на стволах кленов была почему-то закручена так, будто деревья росли спиралью, делая один оборот за жизнь. Пока он размышлял, на дороге появился мальчик с собакой. Собака, довольно хищного вида, изо всех сил тянула поводок; мальчик сплевывал каждые два шага. Юлиан Мюри снова прошелся вдоль забора, чтобы не привлекать внимания. Он взглянул на небо. Небо почти очистилось от облаков. На фоне начинающегося заката совершенно черным силуэтом летела дикая утка. Он узнал ее по несоразмерно длинной шее и быстрому трепыханию крыльев. А здесь, наверное, неплохая охота, подумал он. Когда мальчик с собакой прошел, Юлиан Мюри взялся за решетку. С внутренней стороны забора шла кошка, серая, с белыми тапочками шерсти на задних лапах. Поймав его взгляд, кошка приостановилась, но потом подошла поближе и сделала шеей явно дружественное движение – будто ласкаясь – и ушла.
Он без труда перелез на другую сторону, еще раз оглянулся. Теперь поблизости явно никого не было. Если послышится мотор машины, то можно просто лечь на землю или, лучше, спрятаться за стволом. Если машина повернет, то нужно спокойно идти. Тогда на него не обратят внимания. Но машины не было.
Он подобрал кусок стальной полосы и поддел им один из нижних листов металла. Лист держался на четырех заклепках. Заклепки лопались почти бесшумно. Он оторвал три, а одну оставил, чтобы придерживала лист на месте. Потом он повернул лист по часовой стрелке. В получившуюся дыру вполне можно было пролезть.
Внутри лежали бумажные коробки. Он толкнул их рукой, и коробки неожиданно легко провалились внутрь – так, будто они были пустые. Он протиснулся в дыру и оказался внутри. Затем он поставил лист на место и расчистил себе проход от коробок, стараясь не поднимать шум – на тот случай, если внутри кто-то есть. Коробки были мягкими, но не пустыми. Должно быть, какая-то бумажная дребедень, подумал Юлиан Мюри.
Он оказался в маленьком светлом чуланчике с окном во двор. Дверь легко открывалась изнутри и вела в коридор. Помещение было складом. На полу и стенах лежали розовые прямоугольники солнца. Перед тем как зайти, солнце снова показалось из-за туч. В коридоре ощущалась тишина и пустота – и странный запах давно покинутого места. Юлиан Мюри шел не опасаясь – теперь он был уверен, что внутри никого нет. Он осмотрел несколько комнат и убедился, что склад будет хорошо гореть. В одной из комнат он нашел несколько баллонов с газом. Если поджечь в этом месте, то рано или поздно баллоны взорвутся, и пожару будет легче проникнуть на второй этаж. Это была разумная мысль. Он вытряхнул бумажное и ватное содержимое нескольких больших коробок. Содержимое было разноцветным. Чтобы не терять времени, он не стал открывать остальные коробки, а только свалил их в кучу. Потом он присел на корточки и щелкнул зажигалкой. Огонек неохотно пополз вверх, съедая зеленую вату, прорвался длинным голубым язычком с яркой желтизной на конце.
Перед тем как уйти, Юлиан Мюри сделал поджог еще в четырех местах, чтобы фабрика загорелась сразу со всех сторон. При таком количестве бумаги и ваты она обязательно сгорит дотла. Нужно только подождать, пока огонь разгорится. Тогда в коридоре запахнет дымом и навсегда исчезнет странный запах пустоты. Последний поджог он сделал в маленькой комнате без окон. Было так темно и так приятно смотреть на огонь. Огонь быстро вырос до размеров небольшого костра, но дальше расти не спешил. Юлиан Мюри не спешил тоже. Он решил дождаться запаха дыма. Он сел на пол и стал ждать. Пол был холодным, и пришлось подложить длинную плоскую коробку. Огонь пожелтел и осветил комнату. Темнота отодвинулась, но не ушла, а собралась в углах. Глядя на огонь, он чувствовал, как меняется, постепенно раздвигаясь, его сознание – будто перед пыльным зеркалом кто-то поставил еще одно зеркало и начал протирать пыль. Наверное, подобное чувство всегда приходит, когда смотришь на огонь. На огонь, на морской прибой, на текущую воду, на лицо человека – на все бесконечное. Он вспомнил свой первый огонь; это было невообразимо давно, это было одним из самых дальних и самых искаженных отражений в зеркале, – была рождественская елка в доме со сверчком – теплый дом, полный родных, дом защищал от всего, потому что в мире не было ничего, кроме дома. Кроме огня свечей был тогда и свет лампы, почему-то зеленый, так запомнилось. Такого оттенка он не встречал никогда больше, хотя иногда вспоминал. Он вспомнил один из своих последних огней. Это был костер в лесу. Тот лес был в двухстах километрах к югу и в полугоде прошедшей жизни. У костра сидел парень лет четырнадцати – один из случайных людей, которых можно встретить путешествуя. Парень имел лицо старика, он слишком много пил. Так много, что Юлиан Мюри удивился. Два дня до того парень чуть было не умер от перепоя. Юлиан Мюри купил в аптеке какой-то рвотной гадости, и парень остался жить. Это происшествие сблизило их на несколько дней. Парень рассказывал странные вещи. Юлиан Мюри полагал, что он знает жизнь, но тогда усомнился в своем знании.