Искушения и искусители. Притчи о великих
Шрифт:
Вот созданное на двадцатом этаже «Молодой гвардии», в буфете, Всероссийское общество тупых. Все-тупейший, тупейшие первой и второй степени, просто тупые, девочки-тупышки. Цель общества: борьба за возрождение культуры коми-пермяков. Особенно, помню, нас пермяки умиляли. Беззащитные. Едят где-то там свои пельмени. Кто-то предложил создать для них письменность. Согласились на том, что деньги, нужные для беззащитных братьев, соберет великая акция «Москваль за нами!». На пустыре, у подножия здания, 26 добровольцев должны будут повторить подвиг героев-панфиловцев, не пропустив армаду фашистских танков никуда. Танки, снаряды, патроны, пулеметы, гранаты, коктейль Молотова, добровольцы — все настоящее. Стоимость зрелища из окон буфета на двадцатом этаже
Достать бронепоезд не брался никто.
Длинная жизнь, протекающая в нежных подначках, забавах, тоске и печали.
Я хочу быть старым, старым, старым, Старым-старым, старым-старым-старым, О-очень старым, очень-очень старым, Ста-а-арым, ста-арым большевиком.Кстати, Курехин утверждал, что изображений Ленина в стране было совсем не много, а мало. Просто стояли они, бронзовые, глиняные, деревянные, — не там, где надо. Вот представьте, влез альпинист на рекордный пик, а на острие — Ленин с указывающей вверх рукой. Нырнул водолаз в страшную водную тьму, вгляделся, а на дне — Ленин. А-а-а!!!
На фестивале финско-советской дружбы Курехин бережно поднял вверх свои руки и объяснил обалдевшим финнам: «Это протезы. Руки я потерял еще в детстве, протезы подарили мне рабочие-умельцы завода „Красный пролетарий“. Благодаря им я могу теперь виртуозно играть, потому что в движение они приводятся просто дыханием, смотрите, вот я выдыхаю, и мои пальцы делают этот трудный пассаж». И он начинал глубоко и трудно дышать, а протезы играли блюз. А Сережа никогда не мог спокойно слышать блюз, он всегда принимался плакать от этой простой негритянской музыки. А протезы его клевали клавиши, как птицы, и все финские корреспонденты потрясенно рассказывали в своих финских газетах о феноменальном русском пианисте.
Слава Полунин собирал толпу на площади на великое зрелище «Тачки», великий забег с тачками, чемпионат мира, катастрофу, апокалипсис, возникающий из ничего, на пустом месте. Его тряпичные ребята с криками, что всех сейчас задробят, кидались наперегонки со своими тачками, и далее — понеслось! Сначала они просто сталкивались и орали друг на друга, от тачек отлетали колесики, потом что-то принялось гореть, взрываться петарды, все круче и громче становилась беспощадная гонка, и вот уже на площади, еще десять минут назад безмятежной и ухоженной, дым валил, нагромождалась свалка, и уже все гремело, пылало, и подъезжали пожарники, и заливали все это безобразие пожарной пеной, и ошалевшие зрители вдруг принимались носиться по облакам этой пены, а ее все прибывало, она уже покрывала их с головой, они теряли друг друга, потом там, внутри, вдруг принимались раздеваться, и нырять, и валяться в белых волнах, хохоча, как гиены.
А можно бы жить хорошо… В одежде из рыбьего меха, из тихого говора, смеха. Под этим танцующим снегом. Под этим торжественным небом. Да.
Хотя помню поединок в городе Гусь-Хрустальный. Жена ветерана хрустального производства встретила у проходной работницу фабрики Раю, которая пыталась отбить у нее одноногого мужа, и железным прутом покалечила ей лицо. Она вернула инвалида в семью.
Много я помню интересного.
Нет, ребята, так долго не живут.
Вот знаменитый демократ. Захотевший плюс к своей демократической газете создать нечто невесомо-легкомысленное, но прибыльное. Не денег токмо, идеи ради, дабы поддержать гибнущее в нищете, но нужное делу демократии собственное издание. Я, вдохновленный, сделал ему со своими мальчишками первый в стране ТВ-гайд, обещавший невиданную прибыль, первый номер был уже сверстан, реклама найдена, распространители клялись с ходу продать не меньше двухсот тысяч тиража, и тут коварный демократ очнулся и велел закрыть все к чертовой матери, а команду выкинуть на улицу. Команда, собравшаяся потрясти Россию, рыдала. Через пару лет все это я сделал у другого хозяина, с ожидаемым успехом, но все, помню, хотел узнать, что же скрывалось за царственным жестом, неужто в последний момент не рискнул великий и ужасный поступиться принципами, изменить себе, замарав имя желтизною? Дурачок, сказал мне человек, знавший все с самого начала. К нему просто пришел очень крутой мэн, сам уже готовый выпустить подобное, и положил перед демократом толстую связку баксов. И убрал конкурента.
Вот банкир Виноградов, человек, который, как всякий русский человек, любит быстрой езды. Помню, ехал я с ним по загородному шоссе на его личном джипе «Мерседес», такой железный ящик размером с грузовик. Всесильный человек задумчиво ехал с обычной своей скоростью 180 километров в час, а был вечер воскресенья, и все московские машины ползли с дач домой, вся правая сторона дороги походила на слабо шевелящуюся булыжную мостовую, так что мы лупили по левой стороне, практически свободной. В общем, когда навстречу нам выехал грузовик по имени КРАЗ, пришлось нырнуть в общий поток.
Ржавый «Жигуль», которого поддел наш ящик, перевернулся три раза и осел на крышу. Дальше начались богатырские дела. Телохранитель, человек-гора, подминая асфальт, протопал к лежащему на спине «Жигулю», внутри которого вяло трепыхался владелец, взялся за рваную дверь, побуровел от натуги, рявкнул и перевернул машину на колеса. Разъял боковину и вынул владельца, который при виде металлолома, каким стала его дырявая «копейка», взял голову в руки и, мыча, зашатался.
И тут виновник всех его злосчастий, увидев, что натворил, раскис прямо на глазах. Могучий расшибатель техники в лепешку, крутой бизнесмен и банкир оказался такой мукой раздавлен. Он взялся за кошелек. И вытащил все, что там было, шесть тысяч баксов. И сунул их безутешному пострадавшему.
Почувствовав деньги в руках своих, пострадавший ожил на глазах, тщательно пересчитал полученное и, даже не оглянувшись на останки бывшего своего сокровища, размашистыми скачками понесся по шоссе, на ходу голоснул и унесся на попутной в сторону Москвы. Рассказывать сказку о чуде и покупать себе новую блестящую игрушку. Человек-домкрат строго заметил хозяину: «Ему бы штуки хватило». — «А! — махнул тот рукой, разнеженно глядя в пространство, — жалко мне его стало». Вот такие у нас русские удаль и размах.
Вот замечательный детский писатель, насмерть схватившийся с фирмами, которые не заплатили ему денег за использование на конфетных обертках выдуманных им некогда детских героев. Он забросил всю свою писанину, он весь ушел в борьбу, он поднял на дыбы печать. Видимо, не получалось у него придумывать новых героев, не собрав денег за старых.
Вот художник, между созданием огромных своих, во всю стену, картин — знамен эпохи, отобравший землю у храма, чтоб построить на ней себе особняк…
А те — те все умерли.
…Под этим танцующим снегом, укрывшим от выпавшей доли, уж боле ни счастья, ни света. Но вволю покоя и воли.
Проклятый Запад изобрел комплекс неполноценности. А мы — комплекс недоданности. Мы — единственная, наверное, страна, где о человеке всегда судили не по оценке его со стороны, а по тому, что сам о себе говорил. У нас плеяды непризнанных гениев. И до сих пор наши женщины любят подбирать этих непризнанных где-нибудь под заборами. И это, кстати, самые лучшие наши женщины. Она его за высокие слова подберет, отчистит, вымоет, рубаху ему выстирает, за стол посадит, кормит и любуется: бедный мой! А он уйдет к ночи и снова ляжет под забор. А она, плача тихо, снова его из канавы достанет, вымоет. И жизнь ему свою отдаст.