Искушения олигархов
Шрифт:
Здесь же, в офисе ФППП, Карлуша тосковал. Слишком близко была такая незнакомая и такая, наверное, всё–таки желанная воля — прямо ведь за оконным стеклом, сквозь которое видны были другие птицы. По большей части мелкие и грязные. Но всё же — свободные.
В отсутствие посетителей Монстр Иванович сразу снимал с Карлушиной клетки сатиновый мешок, а порой и выпускал птицу полетать по кабинету. Только Карлуша летать, видно, ленился. Зато полюбил сидеть на подоконнике и смотреть на Красную площадь. Под бой курантов он даже возбуждался немного — взмахивал
Несколько сдал в последнее время и сам хозяин птицы. Более заметны стали складки под глазами, жестче обозначилась жилка на виске. Даже волосы начали приобретать всё более желтоватый оттенок. Морозов гораздо чаще подумывал о том, чтобы отдохнуть где–нибудь подольше. Ну, хоть с месяц. Но как–то оно всё не получалось.
Вот и опять все эти нефтяные дела в разнос пошли. Теперь вокруг почти уже пресловутого Немало — Корякского проекта. Ну, не умеют люди договариваться! И что с ними делать? Не силовыми же методами действовать, в самом деле!
Силовых методов, несмотря на свою репутацию жесткого и решительного человека, генерал–полковник Юрий Иванович Морозов не любил. И прибегал к ним только уж в самых запредельных обстоятельствах. Но сейчас на него давили со всех сторон, что называется, и «сверху», и «снизу».
Нельзя сказать, чтобы он очень уж растерялся. Но не по себе ему было точно. Более всего Морозову вообще сейчас хотелось отстраниться от решения всех проблем. Пусть всё напрямую решается, без его посредничества. Все надоели! А больше всего надоело быть вечным громоотводом.
Это он так в сердцах говорил порой генералу Покусаеву. Но тот, старый лис, не хуже самого Монстра знал, что тот немного лукавит. Не в том смысле, что Морозов был настолько забронзовевшим, чтобы считать себя единственным и незаменимым. Но уж больно много ниточек сходилось в его руках. А тут ведь отпусти чуть–чуть или, наоборот, дёрни слишком сильно — и всё посыплется. Всё, что строилось так трудно и далось столь великой кровью. Кстати, и в буквальном смысле.
— Эх, Карл — Карлуша? Что там нам с тобой кремлёвские часы показывают?
Ворон, оторвав взор от Красной площади, скосил чёрный глаз в сторону Монстра. И, надо же, ничего не сказал.
Зато по громкой связи раздался голос майора Пичугина:
— Юрий Иванович! Опять он звонит. По городской линии.
Морозов поднял трубку и буркнул:
— Да!
И потом долго, несколько минут слушал некие доводы с той стороны, которые казались говорившему чрезвычайно убедительными.
Судя по кислому выражению лица Юрия Ивановича, ему те доводы столь несомненными не казались. Выслушав собеседника, Морозов заговорил, наконец, сам. Причём в таком тоне, что тот, кто был в эту минуту на том конце провода, не посмел бы вставить от себя не только фразы, но даже и самого краткого междометия:
— Я говорю вам в последний раз. И, как мне кажется, весьма понятно. Я принципиально на сей раз вмешиваться не буду. Вы что, не люди? Общего человеческого языка
Юрий Иванович поднялся из–за стола и прошёлся несколько раз по кабинету. Мягкий красный ковёр поглощал звуки, хотя паркет всё же чуть поскрипывал под тяжёлыми шагами генерал–полковника Морозова. Остановившись у окна и глядя на циферблат часов Спасской башни, он задумался. Спустя пару минут вернулся к столу и нажал кнопку громкой связи:
— Давай, Пичугин, Плетнёвых ко мне!
Вернувшись к окну, на подоконнике которого всё ещё восседал Карлуша, время от времени переступая лапками, Морозов опустил ладонь на спину птицы. Карлуша озадаченно обернулся — не привык он к таким генеральским ласкам. Но собственно ласковым этот жест Морозова и не был — просто он не хотел, чтобы птица испугалась, когда откроется дверь. А то начнёт носиться по всему кабинету!
— Товарищ, генерал…
— Не надо, майор! Давайте без формальностей, — обернулся Морозов к вошедшим.
Их было двое. Оба в серых неприметных костюмах. Майор Плетнёв и капитан Плетнёв. Родные братья. Но если бы генерал–полковник Морозов не знал их личные дела наизусть, он никогда бы не поверил в столь близкое родство этих совершенно непохожих друг на друга людей. Только глаза у них были одинаковые — глубоко посаженные и пронзительно–серые, да рост совпадал. В остальном же они казались скорее противоположностью друг другу. Широкоскулый майор будто прибыл из Азии, а длиннолицый капитан с английским выступающим вперёд подбородком выглядел типичным европейцем. Как это природа в родных братьях разместила сразу две части света, понять было невозможно.
— Готовьте операцию по эвакуации, ребята. Только давайте без зауми. Что–нибудь попроще, поестественнее. План — мне завтра на стол. И будьте готовы в любую минуту. Всё ясно?
— Так точно, — сразу за двоих ответил майор. — Разрешите идти!
— Идите, идите, Володя, — устало махнул рукой Юрий Иванович.
Когда за Плетнёвыми захлопнулась дверь, Морозов отпустил птицу, всё же погладив по тёплой глянцевой спине.
— Пар–ртия — наш р-рулевой! — выдал вдруг после столь затянувшегося молчания Карлуша.
Фраза, похоже, выплыла откуда–то из самой глубины птичьего подсознания. Или из–за слишком долгого и пристального лицезрения ленинского мавзолея со знаменитой трибуной. Как–никак Карлуша был птицей с прошлым.
Всю дневную смену Сергей Печкин работал, купаясь в лучах славы. Весть о его выигрыше разнеслась по стройке молниеносно. А он и сказал–то об этом только бригадиру Потапову, кадровику, да кладовщице Зинаиде. Наверное, Зинаида и сыграла роль радио. Известное дело — женщина!