Искусство проклинать
Шрифт:
Я догадываюсь, кто им нужен, и, даже не пытаясь изобразить усталую стремящуюся к семейному очагу матрону: останавливаюсь перед ними так, чтобы моё внимание распределялось поровну. Хотя, говорить будет Маринка, это совершенно ясно. Тут даже не хитрость и глубокий расчёт, а элементарные правила приличия, которые, — я уверена, наш новый клиент соблюдает с лёгкостью и простотой английского лорда.
— Тина, Дан приглашает нас в Палас, чтобы обмыть сделку. Ты, ведь, теперь его мастер… Поехали, а? — сладеньким голоском предлагает Маринка, подхватив меня под руку. А предмет её хлопот молчит, но смотрит прямо и открыто. Ну просто мечта, а не
— Сделку отмечают тогда, когда она удачно завершена. Обмывать её заранее — это дурной знак — упираюсь я, и голос Маринки становится ещё слаще: уже не сахар, а чистый мёд с переливами низких грудных обертонов.
— Значит, за знакомство! Ну Тина, Тиночка — а — а!
Палас — голубая мечта Маринкиной жизни. По вечерам там полно иностранцев и по слухам, среди них попадаются серьёзные состоятельные персоны противоположного пола, а нашей первой городской красавице не терпится добавить к армии своих жертв ещё и иностранные. Что делают столичные «мисски», выиграв на конкурсе красоты? Идут в модели, заключают контракты на работу за границей, на худой конец, — в ту же заграницу выходят замуж. А чем городские красавицы хуже столичных? Да ничем!
Строгий Маринкин папа, аппаратчик второго звена, держит своё единственное чадо в целомудренном повиновении и никогда не отпустит в ресторан с какой — нибудь Ленкой или Олькой. Другое дело я — непоколебимый образец скромности и умеренности. У меня нет любовников, за мной не числится никаких историй, а служба устных новостей в городе отлажена до совершенства. Конечно, к высшему городскому свету я не принадлежу, но в полусвет меня примут охотно.
Должен же быть кто — то преданный верхам, готовый обслужить — угодить — выручить, заботливый, скромный, почтительный, кого не жалко приблизить и облагодетельствовать. Такая возможность есть не только у меня, — у любого в нашем салоне, после того, как мы взяли Маринку на работу. Нам уже и намекали на это не раз, а мы всё сидим и сидим над своими цацками и не мычим, не телимся, олухи… Не понимаем своего счастья.
Этот Дан, наконец, тоже подаёт голос: Нам, в самом деле, неплохо бы, познакомиться поближе. Чтобы не оставалось никаких сомнений и недоверия…. Пожалуйста, поедем! Это не займёт много времени: час — полтора. Хороший ужин, музыка, отдых….
Он говорит просто, без рисовки и настойчивого уламывания, глядя прямо в глаза, и нравится мне своими манерами всё больше и больше.
Неужели, такие ещё водятся на земле? Не «перековались», чтобы слиться с толпой, не стали маскироваться и прятаться за молчанием, не вымерли, как исчезающий вид? Хорош — ни дать, ни отнять! И приятно, и тревожно с такими праведными. Откуда они берутся и чем дышат?
Я согласилась и Маринка кинулась к телефону, предупреждать родителей.
В Паласе, по счастливой случайности, был обычный будничный день без банкетов и гостиничных комплексных ужинов. Большинство столиков пустовало, на танцплощадке — несколько пар разного возраста, в меру разогретых алкоголем и вполне приличных. Позже народа прибавится, а в выходные это может стать нашествием, но пока — всё мило и спокойно.
Устроили нас тоже удобно, за колоннами, возле окна, рядом с двумя спокойными пожилыми парами, отмечающими какой — то юбилей в узком кругу. Напротив — трое подтянутых и деловитых не то швейцарца, не то бельгийца, обсуждали за едой свои проблемы тихими голосами. Они посматривали в нашу сторону, но очень сдержанно и пристойно. Не знаю, понравилось ли это Маринке, но папа был бы вполне доволен.
Дан держался великолепно: ненавязчиво молчал, приветливо отвечал на бесчисленные Маринкины вопросы, умело и предупредительно делал заказ, танцевал с нами по очереди и очень неплохо.
Одним словом, вёл себя естественно и непринуждённо, как хорошо воспитанный человек. Ресторан, как я поняла, для него обыкновенное место, иностранцы и красивые девушки тоже не в диковинку.
Удовлетворяя Маринкино любопытство (и мой интерес, который он, естественно, почувствовал), парень коротко, не вдаваясь в подробности, рассказал о себе: вырос под Ленинградом, в городке — спутнике, родители умерли, есть только бабушка. Окончил суворовское училище, потом стал офицером, служил по контракту в Чечне. После ранения долечивается в нашем военном санатории на озёрах. Досрочно получил звание майора и солидную денежную компенсацию.
Маринка «цвела и пахла», ахала, охала, щебетала звонким голоском свои милые глупости и старалась втянуть меня в разговор. Я нейтрально улыбалась, вставляла слово — другое в её скороговорку и всё никак не могла сообразить «в чём вопрос». В рамки моих классификаций новый знакомый укладывался с некоторым трудом.
Приличный мальчик из хорошей семьи, правильный, вышколенный, неглупый. Не выглядит ни бедным, ни богатым. Откуда такой роскошный крест? Спросить неудобно, да и слишком заинтересованной выглядеть не хочется…. Интересно, контрактников повышают в звании? Но это тоже не так важно, главное, что хотелось бы знать — что этому умнику надо от меня.
Он привлекал и раздражал одновременно, так трудно было поверить, что посреди всего этого узаконенного бедлама можно оставаться настолько чистым и ясным, почти идеальным. Это защитная реакция, как у меня, или настоящая выстраданная мудрость, которую трудно заиметь мужчине такого возраста, да ещё и получившему ранение в Чечне. Что мне в нём искать, хитрость, глупость или самоуверенность при таком раскладе? Наверное, скажи мне кто-то, что этот Дан из высших уголовных кругов, его поведение было бы более понятным. Но он, конечно, ничего общего не имеет с подобной средой — это видно без труда.
Я злилась на то, что он напомнил мне Олега Зотова, с которым меня посадили за одну парту в пятом классе. Мы, детдомовские, не любили домашних детей — ухоженных, приглаженных, сытых, одетых гораздо лучше нас. Мы не доверяли им, и основанием был горький опыт постоянных междоусобных войн. Олег выделялся даже среди домашних особой спортивной статью, аккуратностью, приветливостью ко всем без разбора. На большой перемене он достал из портфеля пакет с пирожками и предложил мне угощаться. В ответ я, не задумываясь, заехала ему кулаком в глаз. До сих пор помню его изумление и свою радость, а потом пытливо — задумчивые взгляды, которыми он меня награждал.
Я била его почти каждый день, изводила насмешками и издёвками, — он ни разу не пожаловался, не заплакал, не дал сдачи. Всё смотрел и смотрел, как баран на вывеску. Наконец, в школу пришла его мать, чтобы поговорить со мной. Она была такая прелестная, уютная, красивая и так знакомо пахла духами с примесью ландышей, что я возненавидела Зотова ещё больше. Я смогла на все увещевания и уговоры этой милой, излучающей чудесное очарование женщины, выдавить только злобный идиотский упрёк.
— Чего же он не защищается, ваш хороший мальчик? Почему сдачи не сдаёт?