Ислам и политика: Сборник статей
Шрифт:
В этой ситуации достаточно даже небольшого толчка, чтобы «процесс пошел», чтобы начали громить иудеев и христиан, а заодно – «озападнившихся» мусульман (именно их убивают в Марокко, Саудовской Аравии, той же Турции). В случае с антииудейскими терактами в Стамбуле, по-моему, таким толчком стали антизападные и антисемитские высказывания на недавнем саммите Организации Исламская Конференция (ОИК) тогдашнего премьер-министра Малайзии Махатхира Мохамада. Он с максимальной ясностью указал, кто есть враг. Это Запад, которым якобы, как и всем миром, правят евреи. «Они (евреи. – А.И.) изобрели социализм, коммунизм, демократию и права человека затем лишь, чтобы вызвать у народов мира чувство вины за их притеснения, чтобы всем казалось, что преследовать евреев – преступление». Слово стало делом.
Впервые: НГ-Религии. 2003. 19 ноября
Эпистемология исламского радикализма
Всегда ли плотник является плотником или только тогда,
когда занимается плотницким ремеслом?
В настоящее
Существование такой связи усиленно отрицается самыми разными людьми. Сейчас очень часто можно слышать или читать о том, что какая-то группировка, совершающая акты насилия по отношению к разным объектам (оккупационным войскам, иноверцам и «неверным», мирным гражданам различных государств и тому подобное) и называющая себя исламской, не является исламской, а исламом «прикрывается», «маскируется» как «оболочкой», «маской» и так далее – существует длинный метафорический ряд. К подобной квалификации прибегают либо люди, стремящиеся уберечь ислам и мусульман от дискредитации действиями отдельных группировок, совершающих противоправные и/или аморальные действия, либо те, кто опасается, что нежелательные для общества нормы и установки, которым следуют эти группировки, получат распространение среди всех или подавляющего большинства мусульман, либо большие поклонники политкорректности, либо мусульмане – идеологические и политические конкуренты каких-то из маркирующих себя в качестве исламских группировок, либо те, кто искренне верит в высокую миссию ислама как одной из богоданных религий, которая не может иметь никакого отношения к насилию и террору.
Однако голословное отрицание подобной связи звучит довольно неубедительно, во всяком случае для объектов экстремистско-террористической активности, – тем более что есть множество голосов (в том числе среди субъектов этой активности), которые утверждают наличие такой связи (причем сами эти субъекты, естественно, не характеризуют свою активность как террор, а ведут речь о «легитимном джихаде» и тому подобное). Предпринимаются попытки концептуального решения данной проблемы. Вице-председатель Совета национальной разведки (National Intelligence Council) ЦРУ США Грэм Фуллер на первых страницах своей недавно изданной книги «Будущее политического ислама» обращает внимание на эту проблему и разделяет две вещи – ислам и мусульмане. «Ислам – это религия. Употребление этого слова применимо, строго говоря, только к самой религии. Мы не можем, не впадая в ошибку, сказать, что „ислам продвигается [on the march]“ или что „ислам антизападен“; это скорее практика и деятельность мусульман, которая может быть так описана»2. Некоторые российские исследователи предлагают пользоваться двумя категориями – «исламский» и «мусульманский» – и первой обозначать все явления, имеющие отношение к исламу, а второй – к мусульманам. И в принципе можно было бы принять это разделение, подразумевая, например, под «исламским» все то, что имеет отношение к исламу как системе норм (социальных, экономических, мировоззренческих, вероучительных и так далее), а под «мусульманским» – относящееся к следованию (или нарушению) этих норм мусульманами (тогда, например, антизападничество мусульман, упомянутое Грэмом Фуллером, может оказаться не имеющим никакого отношения к исламу, что, конечно, не могло бы не радовать). Но в действительности проблема не решается – в основном из-за того, что под «мусульманами» понимаются либо все население так называемого «исламского мира» (при рассмотрении ситуации на глобальном уровне) и тогда ведется речь о «столкновении цивилизаций» (или их «диалоге»), либо население страны (или стран), считающейся «исламской», либо какие-то этнические группы, которые исторически связаны с исламом, – так называемые «этнические мусульмане» или просто «мусульмане»3. В последнем случае («этнические мусульмане») оказывается, что существуют даже «светские (секулярные) мусульмане» – люди, которые игнорируют исламские нормы, вообще не соотнося с ними свое поведение4.
Кто-то может сказать, что проблема чисто формальная. Но, по-видимому, это не так. Если полагать, что «исламский экстремизм» имеет отношение не к исламу, а к мусульманам5 (тогда можно было бы его называть «мусульманским экстремизмом»), то в этом случае для предотвращения экстремизма необходимо воздействовать на те факторы, которые заставляют мусульман независимо от их религиозной принадлежности осуществлять деятельность, подпадающую под категорию «экстремизма»6. (Правда, при ближайшем рассмотрении данной концепции оказывается, что своего рода вульгарный экономизм в трактовке этих процессов абсолютно несостоятелен. Экстремизм и терроризм требуют мощной финансовой базы. Так, подготовка и осуществление двух самоубийственных терактов ваххабитскими боевиками в Эр-Рияде 12 мая и 8 ноября 2003 года обошлись, по оценкам саудовских экспертов, в 15 миллионов долларов. В ходе «зачисток» и обысков по всей стране в период после совершения терактов было изъято оружия, боеприпасов, взрывчатки, средств связи на 500 миллионов долларов (!)7. По сведениям американского журнала
Если же такого рода экстремизм имеет отношение к религии, то тогда нужно, наверное, как минимум понять, что происходит. И, если удастся, воздействовать на религиозные факторы экстремистской и террористической активности. Без труда можно обнаружить свидетельства того, что подобный подход к проблеме получает распространение даже среди искренних и активных защитников религиозных свобод. Недавно посол США Джон Хэнфорд, занимающийся в Госдепартаменте международными вопросами свободы религии, представляя новый ежегодный доклад Госдепартамента о свободе вероисповедания в мире, особо остановился на ваххабизме и заявил, что Соединенные Штаты не считают его изначально преступным течением ислама. США придерживаются «взвешенного подхода» к ваххабизму: «Нас очень беспокоит деятельность некоторых ваххабитов в Саудовской Аравии, вынашивающих террористические замыслы, – сказал Хэнфорд. – В то же время по иронии судьбы в других странах мы вынуждены защищать людей, исповедующих ваххабизм. Вопрос состоит не в религиозных убеждениях человека, а в том, как он их исповедует – не толкают ли они его на причинение вреда другим и на совершение терактов». В ряде арабских стран проводится деятельность, направленная на своего рода «деэкстремизацию» религиозного образования и религиозного дискурса (изъятие из учебных программ, в том числе и религиозных образовательных заведений, положений о джихаде, об обязательной ненависти к «неверным», под которыми, например, в ваххабитских учебниках в Саудовской Аравии подразумеваются христиане, иудеи, неверующие и все мусульмане-неваххабиты)9.
Однако к настоящему времени полной ясности в этих вопросах нет. Фундаментализм, модернизм, традиционализм, реформаторство, исламизм, интегризм, радикализм, экстремизм, фанатизм, ревайвализм (возрожденчество) и так далее – вот те концепты, с помощью которых предпринимаются попытки проанализировать происходящие процессы. Продолжающиеся до сего дня дискуссии много дали для понимания происходящего в исламе и с исламом.
Но все-таки складывается впечатление, что в этих дискуссиях с употреблением упомянутых концептов в отношении ислама есть внутренний порок. Это метафоризация, или, выражаясь более развернуто, перенесение на ислам концептов, выработанных в иной (неисламской) культурной среде и предназначенных для концептуального освоения иной религии – христианства. Получается примерно следующее. При обсуждении верблюда его метафорически назвали «кораблем пустыни» и после этого стали вести споры о кораблестроении – вместо того, чтобы исследовать самого верблюда. Так, ислахистское, то есть восстановительное, исправительное движение (то, что называется у мусульман арабским словом ислах – современное значение «реформа») стало трактоваться как Реформация. Пришлось даже слышать смешные разговоры о том, что ислам на шесть веков «моложе» христианства, то есть «отстает» от него на шесть столетий, и если Реформация в христианстве наступила в XVI веке, то нужно прибавить шестьсот лет, и получается, что сейчас ислам и готовится к своей «Реформации»10.
В таком подходе проявляется неизжитый европоцентризм, который давал себя знать в разных формах в прошлом, XX веке, – вспомним поиски «Возрождения» («Ренессанса») в восточных культурах, которыми надолго озаботились многие (тогда советские) востоковеды, или знаменитую «пятичленку» (учение об общественно-экономических формациях) и дискуссии о феодализме на Востоке, «азиатском способе производства» и тому подобное.
Этот европоцентризм наложился на кризис российского исламоведения, наступивший в постсоветский период и проявившийся с особой силой в частном на первый взгляд вопросе о том, существует ли ваххабизм как особое направление (течение, секта) в исламе11. Само возникновение подобной дискуссии стало показателем того, что, с одной стороны, утрачивается концептуальный инструментарий исламоведения, а с другой – не рассматривается, остается неизвестной реальная фактура современного ислама. Стали все более распространяться публикации об «исламе вообще», в которых даются наборы стереотипов или мифологем12. При этом вследствие путаницы относительно «ислама» и «мусульман» исламоведение стало трактоваться как страноведение или регионоведение.
Настало время сознательного обращения российского исламоведения к тому методу исследования, который я бы обозначил как неоклассицизм, под которым понимается преимущественно эмпирическое исследование конкретных группировок (течений, направлений, школ и тому подобное), возникающих и существующих в исламе, как исламских, то есть представляющих собой проявление внутренней динамики этой религии как сложного комплекса институтов, отношений, представлений, норм и верований.
«Тоже ислам»
Во второй половине XX века, особенно в его последней четверти, стало очевидно, что внутри ислама как системы религиозных представлений, отношений и институтов происходят некие существенные изменения. Эти изменения выразились, пожалуй, в первую очередь в том, что в массовом порядке и практически во всех зонах распространения ислама стали возникать (и этот процесс пока бурно продолжается) исламские религиозно-политические организации и группировки, то есть такие группировки, которые заявляли себя религиозными – исламскими – и действовали в сфере политики. Новизна этого процесса проявлялась как минимум в многочисленности нововозникавших группировок13.