Исландская карта. Русский аркан
Шрифт:
— Это как?
— Попеременно большая вахта и малая. Большая — восемь часов. Малая — четыре, как у нас и везде, кроме британского флота. Тогда справимся. Но будет тяжко.
— Ничего, люди немного отдохнули. Так и делайте. Погрузка полностью закончена? Вы говорили что-то о свежих фруктах. У нескольких матросов признаки цинги.
— Фруктов в избытке, пресной воды до Японии хватит, угольные ямы полны. Вот люди… может быть, подождем еще?
— И сколько же вы намерены ждать, пока им надоест этот тропический рай? Неделю? Месяц?
— Хотя бы до полудня…
— Так и быть, ждем еще час и ни минутой больше, — отрезал Лопухин. — Прикажите развести пары.
Солнце еще не показалось из-за гор, когда загремела якорная цепь, наматываемая на кабестан. Помогая машине, «Святая Екатерина» оделась парусами и, пользуясь последними дуновениями ночного бриза, направила свой бег к выходу из гавани. Вскоре океанская волна ударила в скулу. Баркентина качнулась, выпрямилась и под крики чаек полетела на запад, словно гончий пес, преследующий дичь.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
Литерный поезд приближался к Омску.
Литерный-бис отставал. Так бывало часто. «Знамо дело, нас вперед пущают, — сильно нажимая на «о», высказал мнение толстый и бородатый купчина-подрядчик, прилипнув к стеклу в коридоре вагона. — Дорога новая, ишшо не опробованная… Неровен час сковырнемся с насыпи. Все верно, все правильно. Уж ежели кому страдать, так лучше уж нам, чем его его императорскому высочеству…»
И хотя никто из пассажиров не возразил верноподданным словам купчины, на него посмотрели с неудовольствием.
— Н-да… — только и сказал кто-то из корреспондентской братии. — Едем и едем, а писать не о чем. Хоть бы покусился кто, да где теперь те бомбисты? Иных уж нет, а те далече… Даже у студентов теперь иное на уме. Скучно жить в спокойной стране, господа!
— Типун вам на язык! — ответил другой корреспондент. — Посылайте в редакцию телеграммы о маршруте движения. Давеча Тюмень проехали, вот и пишите о проезде через Тюмень. Напечатают.
— Как же-с! Очень интересная тема: качество чайных на тюменском вокзале да плачевный вид общественных уборных! Да-с! А о чем еще писать прикажете? О виде из окна? Вон на бахчах арбузы зреют. Видеть их уже не могу. Прикажете об арбузах телеграфировать? Или о том, что из трубы паровоза валит дым?
— Зачем же о дыме? Можно писать о трудностях освоения Дальнего Востока, куда его императорское высочество великий князь Дмитрий Константинович едет наместником. Прекрасный материал полосы на две.
— А что вы знаете о Дальнем Востоке? Вы там бывали? Я тоже нет. Приеду, погляжу — напишу. Но не раньше. Выдумывать прикажете? Я от солидной газеты, она фантастику не печатает…
— У меня, представьте себе, газета тоже не желтая…
— Послушайте, что вы на меня взъелись?
— Это вы на меня взъелись, а не я на вас. Вы жаловались, что писать не о чем. А я говорил и говорю, что кто ищет, тот всегда найдет…
Перебранка в коридоре продолжалась. Легировский намазал хлеб тонким слоем коровьего масла, отковырнул кусок паюсной икры, водрузил на бутерброд и протянул Катеньке:
— Угощайтесь. Пейте чай, стынет… Вот же два дурака! Вы их только послушайте! Умора.
— Не вижу ничего смешного, — возразила великая княжна, принимая бутерброд.
— Это от репортерской неопытности. Как говорят самоеды, «глаза есть, видеть — нет». Из Тюмени я целый репортаж отправил. Знаете о чем?
— Надеюсь, не обо мне? — вымученно улыбнулась великая княжна.
— Нет, о водке. О местной водке, я хочу сказать. Казенная — редостная гадость пополам чуть ли не с керосином. А есть в Тюмени акцизная водка — ну слеза!.. Гонят где-то на севере, очищают фильтацией сквозь торф и олений мох… Похмелья от нее нет. Вот я и написал материал о нерасчетливости наших чиновников. Акцизы душат, развернуться не дают. Если поставлять эту водку в европейскую Россию, то она вытеснит нашу сивуху, да и таких бед, как теперь, пьянство уже не наделает.
— Послушайте, но вы же не пили в Тюмени…
— Что значит не пил? Пьян не был, нет у меня такой привычки, а пить — пил.
— Когда же вы успели? В Тюмени мы стояли от силы час…
— Волка ноги кормят. Гхм… а славный материал нашли бы эти два обалдуя, если бы знали, кто сейчас пьет чай в трех аршинах от них! — Легировский захохотал. — Разрешите курить? Позвольте я окно открою. Простуды не бойтесь, ветер теплый.
— Курите, только умоляю, не шумите! Бог весть что о нас подумают.
— Уже давно думают и шепчутся, — «утешил» Легировский. — Я вам просто не рассказывал. К вас с самой Москвы интерес сугубый. Интересная, мол, барышня, а носу из купе не кажет. Поначалу настаивали, чтобы познакомил…
— Этого еще не хватало! — вырвалось у Катеньки.
— Вот и я так подумал. Один хлюст из «Родного слова» пустился в предположения… умолчу, какие… Пришлось предъявить ему сей аргумант. — Легировский показал кулак размером с ядреную дыньку. — Теперь молчит. Остальные тоже. Я им дал понять, что вы не корреспондентка и, пардон, не моя любовница, а секретная сотрудница Третьего отделения инкогнито и на каждого из них будете писать отчет…
— Вы шутите, надеюсь?
— Нисколько.
— Да… да как же вы посмели?
— Посмели же вы сбежать из дому. — У Легировского на все был ответ. — Посмела же московская полиция арестовать вас. Посмел же, в конце концов, Царапко тайно помочь вам. Только умоляю, не надо про дозволенное Юпитеру и быку. В наше время такие отговорки не работают.
— Но все-таки… Это, знаете ли, как-то…
— Как?
— Чересчур!
— Вовсе нет. Если у вас припасен иной способ раз и навсегда избавиться от назойливых ухажеров — только скажите, и я объявлю собратьям по перу, что разыграл их.