Исландская карта. Русский аркан
Шрифт:
— Позвольте не отвечать, ваше императорское высочество, — поклонился Огуречников, вновь перейдя на официальный язык.
«Это значит: сам догадайся», — подумал великий князь и ругнул себя за непонятливость. Ну конечно! Все проще простого: убитый уже никогда не станет ни цесаревичем, ни императором. А высоко сидят господа мраксисты, далеко глядят… В императорах им нужен нетрезвый братец Мишенька…
Логичный шаг: устранить саму возможность изменения порядка престолонаследования в пользу младшего сына по именному указу государя. Не будет младшего сына — не будет и указа, строго говоря, весьма гипотетического, но об этом шепчутся…
А заодно — всколыхнуть народ. Любимое занятие этих господ.
Народ, положим, всколыхнется, хотя совсем не так, как они рассчитывают. Но это уже не изменит главного: при новом государе, при Михаиле Константиновиче мраксисты уже могут попытаться учинить в России революцию — если только не слишком поспешат. Время будет работать на них. Когда-нибудь они дождутся того, что верховную власть можно будет сковырнуть одним щелчком…
И верховная власть будет виновна в этом ничуть не меньше всяких бомбистов-заговорщиков!
Неглупо, ох, неглупо… Но по всему видно, что подполковник Огуречников тоже не из дураков.
— Хорошо, — отрывисто произнес Дмитрий Константинович. — Работайте. Полагаюсь на вас. Но в случае малейшего изменения обстановки — немедленно докладывайте мне лично. Да, кстати… государю доложили об опасности покушения?
— Никак нет, ваше импараторское высочество. Пока еще нет.
— Очень хорошо. У меня к вам личная просьба: не торопитесь докладывать. Здоровье государя в последние недели… несколько расшаталось, вы меня понимаете?
Еще бы Огуречников не понимал.
Бесконечные арбузно-тыквенные бахчи в сухих степях давно кончились, сами степи тоже. За вагонным окном замелькали сопки, одетые пышными елями. Легировский полистал географический атлас и сообщил, что дальше начнутся настоящие горы, особенно высокие после Байкала.
— Благодарю, у меня по географии всегда был высший балл, — чуточку насмешливо отозвалась великая княжна.
— А у меня нет. В этих краях я впервые. Немало погулял в молодости, но все больше по Волге-матушке, да по южнорусским степям, да по Кавказу… Думал: вот она, Россия. А то был российский хвостик.
— Так уж и хвостик? Может быть, все-таки голова?
— Если голова нынче повернута на восток, то где же быть хвосту? Вы только поглядите, какие здесь просторы! Людей мало, что верно, то верно. И дело делается через пень-колоду. Дорога эта стала казне раза в три дороже, чем следовало бы Воровство и разгильдяйство. — Увлекшийся было Легировский внезапно спохватился: — Но главное, конечно, то, что дело все-таки делается…
— Вот именно.
Легировский отрезал толстый пласт розового сала от здоровенного куска, коим разжился на полустанке под Красноярском, водрузил на хлеб, стал жевать. Великой княжне он таких деликатесов уже не предлагал, а та, в свою очередь, перестала ужасаться: как же можно кушать такую пищу? Прожевав, репортер подавил отрыжку, вытер руки о старую газету, скомкал ее и метко швырнул в корзину для мусора. Манеры его восхищали и одновременно возмущали Екатерину Константиновну.
— Вот едем вроде быстро, а пожалуйте любоваться — одноколейка, — продолжил он. — Где вторая колея? По проекту должна ведь быть. Если что-то случится на перегоне, как подать помощь? Если война, как быстро перебросить большое количество войск? По проекту первой очереди Транссиба двухпутка должна идти до самого Иркутска, а где она? В Омске кончилась.
— Будет, — уверенно сказала Катенька.
— Будет-то, может, и будет, но когда? Теперь возьмем Байкал. Известно ли вам, что обходной, с юга, путь проложен так себе, на живую нитку? По-честному, там еще работы непочатый край. Там версты пути не погонные, а поганые. Скалы рвать надо, туннели долбить. Это железная дорога? Это российская наша показуха, вот это что! И очень даже может случиться так, что пассажиров от греха подальше высадят и повезут водою. Как раньше возили. На колесном пароходике. Чух-чух, шлеп-шлеп.
— Откуда вы только все это знаете?
— Обязан. А известно ли вам, что…
Он не договорил — в дверь деликатно постучали.
И неделикатно отворили ее.
— Не угодно ли чаю? — ласково улыбаясь, молвил проводник, сунув в купе голову в фуражке. — Только что заварен. Чай превосходнейший, бублики свежайшие, икорочка паюсная. И лимон-с имеется.
— Благодарю, нет, — быстро ответил Легировский. — Если захотим позже, я сам к вам зайду.
— Как угодно-с. — И голова в фуражке скрылась.
Помолчали. Легировский морщил лоб, теребил себя за вислый ус, катал по лицу желваки.
— А я бы выпила чаю, — сказала Катенька. — Принесете?
— Гм…
— Извините, вы о чем-то думаете?
— Не нравится мне этот проводник. — Легировский жестко усмехнулся. — Очень уж глаза внимательные. Ни гроша еще от нас не получил, а любезен сверх меры. Появился недавно, до него другой проводник был. О чем это говорит?
— Филер? — тихонько ахнула Катенька.
— Он самый. Эту публику я за версту вижу. Поздравляю, вы в подозрении. Филер-то толковый, далеко не из последних. Такого абы кого пасти не пошлют.
На глаза великой княжны навернулись слезы.
— Как вы думаете… узнал он меня?
— Не знаю. Если узнал, то вряд ли уже успел доложить. Но если даже успел, то где-то там… — Легировский неопределенно помахал рукой в воздухе, — решают, что с вами делать. Ну и со мной, конечно, тоже, я ведь пособник. А пока там решают, время идет. Во всяком случае, до Иркутска мы можем ехать спокойно — там ведь понимают, что никуда мы из поезда не денемся… Как вы думаете, великому князю о вас доложат?
— Наверное. Вряд ли посмеют не доложить. Но…
Катенька не договорила. Легировский посмотрел на нее с подозрением.
— А что я могу? Выкинуть филера из поезда разве? Это лишь отсрочка. Дохромает до ближайшей станции и протелеграфирует. Тремя часами раньше, тремя часами позже — какая разница?
— Да-да, конечно… — спокойно ответила великая княжна. — Я понимаю.
Ей хотелось плакать.
Начальник станции Тулун-Узловая, красный и яростный, налитым кулаком тыкал в зубы машинисту Будрылину. Начальник был недавно назначен и в связи с проездом дальневосточного наместника очень боялся, как бы чего не вышло. Будто назло, в своем распоряжении он имел всего-навсего два паровоза и две паровозные бригады. Паровозы были хорошие, типа «Змей-Горыныч», и бригады до сегодняшнего дня казались начальнику станции вполне надежными…