Исландская карта. Русский аркан
Шрифт:
Помрачневший русский капитан обещал принять меры — и принял. Команда русского корвета не доставила консулу никаких хлопот.
Иное дело — русский цесаревич. О-о, это было ужасно!
Россию, предназначенную судьбой попасть в руки такому, с позволения сказать, будущему монарху, Буа-Жубер не жалел — с какой стати? Он жалел свои нервы и свою печень.
То и другое подверглось жестокому испытанию.
Отчасти консул был сам виноват и понимал это. Мог бы помимо исполнения прямых обязанностей, не очень-то обременительных, сделать визит на судно и сопроводить цесаревича на прием к губернатору, тем и ограничиться. Помешало щедрое жалованье, которое добросовестный консул счел долгом отработать.
И начался пятидневный кошмар. Шампанское с утра, потом разминка коньяками, далее какое-нибудь раут с непременными возлияниями, потом коктейли под пляски смуглых грудастых туземок в относительно фешенебельных заведениях Гонолулу, потом из одного заведения в другое, причем каждое следующее грязнее и отвратительнее предыдущего… пьяный цесаревич, взявший консула за ухо и бормочущий в это ухо какую-то чепуху… и два русских мичмана с пошлыми анекдотами… и собственный Буа-Жубера кудахтающий смех… и кто-то льет консулу за шиворот ром с кокосовым молоком, как будто это остроумно… потом непременно девки… туземки… ох… а утром хочется умереть от похмелья и стыда…
Та туземочка была зря, это точно. Нельзя было столько пить — забыл свои же предостережения! Сегодня утром, запершись в уборной, Буа-Жубер удостоверился в отсутствии венерических признаков, но это еще ничего не значило: вызванный для консультации врач обещал еще три-четыре недели беспокойного ожидания.
Но главный ужас кончился — квадратный, как комод, русский боцман на руках отнес русского цесаревича на судно, и русский корвет ушел в океан, дав консулу возможность постараться со временем забыть о пятидневной оргии, никоим образом не совместимой со статусом дипломата.
Главное — вновь запахло жизнью. С утра консулу хотелось застрелиться, но теперь он находил, что жизнь все-таки прекрасна, несмотря на присутствие в мире такого недоразумения, как эти русские.
Кейфуя на веранде, Буа-Жубер видел, как в бухту входит еще одно судно — баркентина стремительных очертаний, — и лениво размышлял над тем, что это может быть. Купец? Ни в коем случае. Разумеется, также не рыбак и не китобой. Судно военное, но чье и зачем? Вероятно, посыльное или гидрографическое, а может быть, и учебное. Британское, надо полагать. Есть у них полезная привычка шлифовать молодых офицеров в дальних походах…
Показалось или нет, что мелькнуло белое полотнище? Наверное, показалось… Откуда здесь взяться второму русскому судну? Но все же, преодолев послеобеденную истому, консул приказал желтокожему слуге принести бинокль.
Наведя оптику на судно, он ужаснулся. Андреевский флаг! Белый с косым крестом! Опять русские!..
Теперь надо было ждать визита. Настроение упало ниже некуда. Не послать ли в аптеку за патентованным антипохмельным эликсиром? Или лучше к туземному знахарю, ибо примитивные народы в некоторых важных мелочах, надо признать, обогнали европейцев?..
Кликнув слугу, Буа-Жубер приказал ему достать из погреба и охладить бутылочку хорошего шампанского. Подумал о том, что одним шампанским, дело, пожалуй, не кончится, испытал рвотный позыв и спасся несколькими глотками мангового сока.
Перевел дух и стал ждать. Ожидание не затянулось.
— Граф Лопухин, — учтиво поклонившись, представился незнакомец, проведенный камердинером на веранду. — Прибыл нынче с баркентиной «Святая Екатерина». Имею ли я честь беседовать с господином де Буа-Жубером, российским консулом?
Буа-Жубер ответил утвердительно. Затем спохватился, чуть наклонил голову, наметил привставание и предложил посетителю занять второй шезлонг. Ибо этот русский, хотя и весьма небрежно для графа одетый, в манерах был безукоризнен.
Но ходил, расставляя ноги, как бывалый моряк, каковым, конечно не был, да и вид имел усталый. Ясно без слов: только что сошел на берег после долгого и вряд ли очень комфортного плавания.
— Ви есть командовать над этот судно? — с трудом вспоминая проклятые русские слова, осведомился консул.
В ответ граф улыбнулся располагающей к себе улыбкой и ответствовал на безукоризненном французском:
— Нет, я не моряк. Однако, поскольку де-факто я являюсь начальником экспедиции, все вопросы прошу решать со мною.
— Уже есть вопросы? Например?
— Прежде всего, — заговорил русский, сразу беря быка за рога, — я уже извещен о том, что «Победослав» ушел нынче утром. К сожалению, при всем желании я не могу немедленно пуститься вдогонку. Припасы и вода у нас на исходе, угля нет вовсе, команда нуждается в отдыхе. Начальник порта, однако, отказывается принять «Святую Екатерину» более чем на сутки, мотивируя это тем, что у судна нет порта приписки. Но помилуйте, какой же может быть порт приписки у судна, отбитого у исландских пиратов? Не могли бы вы ходатайствовать перед губернатором о продлении стоянки до трех суток? За это время я рассчитываю управиться со всеми делами.
Вдогонку «Победославу»? Отбитое у пиратов судно? Буа-Жубер потребовал объяснений и получил их. Просто удивительно, насколько этот русский умел выражаться лаконически. Весь рассказ не занял и трех минут.
— Следовательно, у вас, а равно и у вашей команды, не имеется ни документов, ни подтверждений этой… невероятной истории? — спросил консул.
— Только мое слово, — несколько суше, чем прежде, ответил граф.
— Нет-нет, я вам верю, конечно, — поспешил добавить Буа-Жубер. — Но как-то это, знаете ли…
— Непривычно?
— Благодарю вас. Вот именно непривычно.
— Поверьте, я не стал бы затруднять вас, однако обстоятельства складываются к большой для нас невыгоде. Больше всего на свете я хотел бы догнать «Победослав», но не могу этого сделать. Команде необходим хотя бы краткосрочный отдых. Нам нужен уголь, нужна вода, нужны припасы. По-видимому, судовой кассы не хватит, чтобы оплатить все, что нам потребно, и я вынужден обратиться к вам с просьбой о займе… разумеется, под хороший процент. У меня есть право действовать в подобных случаях от имени российского правительства. Мой вексель оплатят в любой русской миссии, имеющей телеграфную связь с Петербургом.