Испанская хроника Григория Грандэ
Шрифт:
Григорий убедительно, со всеми подробностями и деталями рассказал Иванову о проделанной ими подготовительной работе в Москве и о том, что оставленные там трое бандитов якобы имеют надежные места укрытий и держат под неослабным наблюдением ВЧК и его руководителей.
Через некоторое время Иванов сам отправился в Москву. На этом кончилась эпопея и его банды.
В НАЧАЛЕ 30-Х годов…
Советская власть крепла, и почва все больше уходила из-под ног ее врагов, менялись методы борьбы с остатками контрреволюции в нашей стране.
Все мы, кому довелось пройти с Григорием Сыроежкиным хотя бы один из этапов славного и трудного чекистского пути, навсегда сохранили память о нем, теплые чувства и благодарность в сердце.
И вот нашлось еще одно звено из потерянных в цепи его жизни. В 1970 году журнал «Молодой коммунист» опубликовал две главы из этой тогда еще не опубликованной повести. Они вызвали отклики читателей. Из Красноярска пришло письмо соратника Сыроежкина Ивана Механникова. В нем говорилось об одном из периодов работы Григория в Сибири: о борьбе с остатками контрреволюционного повстанчества.
Рассказ Механникова дополнил деталями то, что рассказал мне однажды сам Сыроежкин.
В полночь я приехал из отряда и поднялся в свою комнату. Хотелось в темноте постоять у открытого окна, послушать звуки мадридской ночи. С хребта Сьерра-де-Гвадаррамы дул ветер. Рядом, в парке Ретиро, шумели деревья. Пахло пылью, гарью. В соседнем квартале упал снаряд. Раскатистый грохот разрыва эхом отозвался в лабиринте улиц, розовый отблеск полыхнул над крышами, и опять наступила тишина, нарушаемая то выстрелом, то короткой дробью пулемета, то глухим ударом пушки. Обычная для Мадрида ночь. По улице Алькала с воем промчалась машина, но вой ее оборвался, потонул в наступившей тишине…
Спать не хотелось, и, взяв купленную недавно книгу о похождениях английского разведчика Лоуренса, я прилег и углубился в чтение.
Григория не было.
Приехав этим утром с Андалузского фронта, он отправился к своему старому другу — командиру 13-й интернациональной бригады, старому польскому коммунисту Каролю Сверчевскому, и до сих пор не возвращался от него. Он появился около часа ночи и, сбросив кожанку, молча лег на соседнюю кровать, погрузившись в свои думы. Так прошло с полчаса.
— Что читаешь? — неожиданно спросил он, садясь на постели.
— О похождениях Лоуренса Аравийского.
— Ну и что о нем пишут?
— Описывается, как он под видом арабского шейха входил в доверие к вождям племен и поднимал их на восстание против турок, склоняя сотрудничать с англичанами. — И здорово у него это получалось?
— Да, получалось. Во всяком случае, так пишется в этой книге. Он гримировался под араба, носил национальную одежду и даже выдавал себя за мусульманина.
Григорий взял у меня книгу, полистал ее и вернул мне.
— Говоришь, гримировался, переодевался? Все это бред. А вот идти в логово врага, если это нужно, мы обязаны, но не для того, чтобы устраивать заговоры и поднимать восстания, а чтобы ликвидировать их. И стараться сделать это без кровопролития. Такая работа благородней, сложней и тоньше. Как ты думаешь?
Не ожидая моего ответа, он задумался, вспоминая что-то, потом встал с постели, зашагал по комнате. По всему было видно, что вспомнилось ему прошлое.
— Да, наш брат многое обязан делать, только совсем не то, что твой Лоуренс. Вот я расскажу тебе одну историю. И была она совсем не так уж давно, года четыре тому назад…
Григорий опять сел на постель, провел рукой по непослушным волосам и начал рассказывать своим ровным глуховатым голосом.
— В Западной Сибири в начало тридцатых годов еще скрывалась в тайге крупная банда. Я получил задание ликвидировать эту банду без кровопролития. В банде было много обманутых людей, которые только и мечтали вернуться домой. Предводитель Боровских — бывший колчаковский офицер из эсеров, на его совести было много невинно пролитой крови. Своих людей держал он в ежовых рукавицах, под страхом жестоких репрессий…
Я слушал Григория прямо-таки затаив дыхание. Меня загипнотизировала фраза «без кровопролития», я не представлял себе борьбы с бандитами иными средствами, кроме оружия.
— Долго я думал над этим и решил пойти к Боровских в тайгу, чтобы поговорить с ним начистоту. Не влиться в его банду под видом единомышленника, а прийти как чекист, представитель Советской власти, с которой он так долго борется. Это были уже не двадцатые годы. Многое изменилось в сознании людей, окрепла наша власть, и народ безоговорочно шел за ней. Вот я и пошел в тайгу искать Боровских.
— Зачем? — спросил я, пытаясь оценить в полной мере решение Григория.
— Как зачем? Уговорить его явиться с повинной и распустить свою организацию.
Не скрою, для меня подобный ответ был настолько неожиданным, что я с недоверием посмотрел на Григория.
— Чего смотришь? Начальство тоже побаивалось за меня и не соглашалось, но я им все же доказал. Долго я скитался по тайге. Ну, ходил-ходил и все же набрел на резиденцию Боровских. Конечно, меня схватили, скрутили и привели к нему. Я ему без обиняков сказал, что являюсь представителем ЧК и предлагаю явиться в Новосибирск с повинной, чтобы избежать кровопролития и физического уничтожения всей его организации. Очевидно, он был поражен. Это обстоятельство мешало трезво обдумать мое предложение. Возмущение и озлобление взяли верх, и он приказал меня расстрелять…
…Человека три повели меня на расстрел. Отошли мы шагов двадцать, слышу, Боровских кричит: «Посадите его в землянку, да смотрите, чтобы не сбежал. Расстреляем утром!..» Услыхав его приказ, я додумал, что раз утром, то мы еще посмотрим…
Прошла ночь, наступило утро. На рассвете меня никто на расстрел не ведет. Ну, думаю, и не поведут. Прошли еще сутки, и меня опять поволокли к Боровских. Он приказал развязать мне рука и говорит: «Ладна, посовещались мы здесь, я согласен поехать в Новосибирск к представителям Советской власти». Кругом нас стоят бандиты — обыкновенные мужики. По их лицам вижу — надоело им шататься по тайге, осточертело прятаться по таежным буреломам. Это им я обязан жизнью…