Испанский садовник
Шрифт:
В сарае повисло напряженное молчание. Побледневший Хосе не мог отвести завороженного взгляда от позолоченных запонок.
— Кто-то их подложил, — вымолвил он наконец.
С поджатых губ профессора сорвался и был мгновенно подавлен ироничный смешок.
— Классический ответ, — тихо сказал он консулу.
Но консул не услышал. В его ушах всё громче звучала победная песнь. Он снова ощутил огонь в груди и заговорил медленно, смакуя каждое слово:
— Я вызываю полицию. А ты пока пройдешь с нами в дом. И не пытайся бежать.
Хосе сильно побледнел, его глазах выражали обиду и боль, губы дрожали. Тем не менее, он гордо произнес:
— Мне
Они направились к дому: впереди консул, за ним Хосе, замыкал процессию Галеви. Хосе был заперт в столовой, а консул лично позвонил в полицейский участок Сан Хорхе. Ждать пришлось недолго. Не прошло и получаса, как прибыл молодой стройный сержант полиции в темно-зеленой униформе с блестящей черной фуражкой. Гарсиа проводил его к консулу, на которого военная выправка полицейского произвела благоприятное впечатление.
— Сожалею, что побеспокоил вас, сержант, — начал консул, сразу переходя к сути дела, — но, оказывается, у меня в штате есть вор.
Кратко — самообладание уже возвратилось к нему — консул изложил компрометирующие факты. Услышав имя Хосе, полицейский вмиг утратил вид спокойной бдительности. Когда консул закончил, сержант в нерешительности изучал носки своих ботинок.
— Плохо дело, — вымолвил он. — Вы уверены, что тут нет никакой ошибки? Я знаю этого Хосе Сантеро. Может, он и бывает иногда… несдержан, но… украсть?..
Консул выпрямился, приняв обычный официальный вид.
— Вы позволяете личным чувствам влиять на свои служебные обязанности?
— Нет, нет, сеньор, — поспешно ответил сержант. — Давайте сначала с ним поговорим.
Они вошли в столовую, где, стоя, застыв в страдальческом недоумении, их ждал Хосе.
Глава 17
Для Николаса будто солнце выглянуло из-за туч, когда ему разрешили одеться и спуститься в столовую позавтракать вместе с отцом и профессором Галеви. Это было избавлением от полного одиночества, от холодного, впивающегося в грудь края подноса, с которого он ел, не ощущая вкуса, напряженно прислушиваясь, не донесутся ли снизу новые, таящие опасность звуки. Он чувствовал, что отец и профессор что-то от него скрывают, тем не менее, напряжение последних дней несколько спало, что было довольно неожиданно, и их общество не было ему неприятно. Профессор, откусывая намазанный маслом гренок, не умолкая, говорил с Николасом, сохраняя на лице уклончивую улыбку, словно вчерашнего допроса никогда и не было. Отец несколько раз незаметно выглядывал из-за листов «Эха Парижа», и в его по-прежнему отстраненном взгляде сквозил намек на примирение. Когда, покончив с завтраком и напряженно выпрямившись на стуле, Николас ожидал его приказаний, консул с деланной строгостью сказал:
— Тебе, наверное, хочется пойти в сад… Ты давно не гулял. — И, повернувшись к Галеви, он так же подчеркнуто сдержанно произнес: — Сегодня я не пойду в офис раньше полудня. Не посмотрите ли заключительную часть моей рукописи, если, конечно, это не слишком утомительно.
— С удовольствием, друг мой! — ответил Галеви, деликатно промокая губы салфеткой.
Они встали. Николас весь дрожал — эти сеансы наверху не прошли для него бесследно, ноги едва держали его. Но он взял себя в руки, спокойно направился к входной двери, и в следующую минуту был уже на крыльце.
До чего же хорошо было снова очутиться на улице, ощутить себя свободным после заточения — раздув ноздри, он
Но там его ждало разочарование — это Гарсиа, закатав рукава, орудовал мачете, и Николас встревожено поспешил вокруг каретного сарая к новому рокарию. Рокарий выглядел прекрасно, нежно-зеленые листья папоротника уже покрыли камни с прожилками слюды. Но Хосе и там не было. Ускоренным шагом Николас прошел за олеандрами, пересек заросли мирта, свернул к пустому сараю и катальпе и, наконец, замкнув круг, опечаленно вернулся к беседке.
Уютно укутавшись, с трудом удерживая тяжелую стопку листов, скрепленных полосками металла, профессор, казалось, был так погружен в чтение, что неловко было его беспокоить. Но, поколебавшись, Николас всё же решился подойти. Галеви посмотрел на него поверх пенсне.
— Извините, сэр… Вы не видели большую лейку?
— Нет, — добродушно ответил профессор. — А ты?
— И я не видел. Но петунии нужно срочно полить.
— Что ты говоришь?.. Ну так найди ее.
— Я не знаю, где стоит лейка… А если бы и знал, она слишком тяжела для меня.
— Тогда выбрось это из головы.
— А как же петунии? Кто-нибудь должен о них позаботиться.
— Думаю, с ними ничего не случится.
Николас молча смотрел на профессора, чей взор снова был устремлен на бесценную рукопись. Не поднимая головы, тот произнес:
— Дитя мое, предлагаю тебе продолжить прогулку. Мы побеседуем вечером. А пока прошу меня не беспокоить.
Мальчик, понурившись, отошел. Со двора по-прежнему доносились удары топора, и он решил, что сможет незаметно подойти к заднему крыльцу. Вопреки необъяснимому поведению Магдалины накануне, казавшемуся теперь таким далеким и нереальным, он всё-таки считал её своим другом.
А вот и она на крыльце перед открытой кухонной дверью, ощипывает лежащую у нее на коленях курицу. В темноте кухни блестят на полках медные кастрюли, в очаге потрескивают ветки розмарина. Мальчик остановился и, засунув руки в карманы, смотрел на Магдалину сквозь окутавшую ее метель. По резким, злым движениям поварихи он понял, что та не в духе, но все-таки спросил тихо и умоляюще:
— Магдалина… Где Хосе?
Она гневно мотнула головой и с силой перевернула бедную птицу на спину, открыв ее синюю натянутую грудь.
— Уходи. Я ничего не знаю. Я не хочу ничего знать. Я день и ночь работаю… Тружусь как рабыня. — Неожиданно голос ее зазвенел и чуть не сорвался: — Ты слышишь меня? Уходи!
Николас ушел. Он пробрался сквозь живую изгородь из увядшей мимозы, шагая прямо по ковру из облетевших цветов, и вышел к утесу. Там, усевшись на каменную ограду, он грустно уставился на пустой залив. Ничего страшного, сказал он себе… Всё в порядке… Хосе скоро вернется, его, наверное, послали куда-нибудь с поручением.