Испанский сон
Шрифт:
Вы уже поняли, что я вовсе не считаю свою жену в чем-то неполноценным существом в сравнении со мной или с Вами. Просто тонкие миры у нас разные. Например, у нее есть близкая подруга, возможно, понимающая ее лучше, чем я. Завидую ли я, ревную ли? Нет; это было бы глупо; так уж вышло, и я не стремлюсь изменить это положение. Мой тонкий мир нашел свою отдушину — это Вы, дорогая. Как мы с ней трахаемся? Я бы уклонился от описания этого процесса — конечно, не из-за интимности темы (нет темы, закрытой для нас с Вами по причине интимности; все наше общение — сплошной и предельный интим). Мы с женой трахаемся обыкновенно; вряд ли мне будет особенно интересно описывать это, а Вам, соответственно, читать.
Гораздо интересней мне кажется поделиться с Вами анализом столь занимающей меня проблемы «молнии» и пуговиц. Ведь это — проблема не моды или индивидуального стиля одежды, и даже не таких потребительских качеств, как скорость и легкость расстегивания или, к примеру, долговечность застежки, ее надежность и проч. Конечно же, главное здесь — это насколько процесс расстегивания волнует меня, насколько он хорош как элемент введения в мастурбацию. Согласен, что иногда такие вещи теряют свое значение. Иногда — так же, как в описанном Вами случае (за который Вам, право, не стоило бы просить у меня прощения) — и впрямь хочется сбросить с себя одежду быстрее, как докучную помеху — и дрочить, дрочить… Как кажется Вам, перешел ли я уже на одну руку? Еще нет, дорогая. Прежде я все же закончил бы мысль. Принято считать, что для женщин важнее процесс, а для мужчин — результат. Возможно; хотя это не совсем так — шуршание белья, щелчок расстегиваемого бюстгальтера… поверьте, уже эти звуки значат для мужчины немало; что же сказать о зрительных образах? Итак, даже в общем случае детали бывают важны. Для нас же с Вами, как следует из недавних моих размышлений о средствах духовного отклика — помните? — для нас с Вами деталь — это не просто пикантное дополнение, но архиважный, неотъемлемый атрибут нашей технологии общения. Наш с Вами секс — по определению секс деталей. Мы — гурманы деталей; не будь мы таковыми изначально, мы все равно стали бы ими в силу самой природы своих отношений. Не сочтите меня снобом — я вовсе не хочу сказать, что мы так уж исключительны. Возможно даже, что благодаря техническому прогрессу таких, как мы, становится все больше и больше.
Ваше замечательное пятно… Это так возбуждающе. Жаль, что я не могу воспроизвести Ваш опыт. Как Вы уже знаете, я стараюсь задержать появление секрета, который выделяется перед эякуляцией. Но если бы я и получил его в чистом виде (что несложно), это не дало бы мне ровно ничего: сама по себе эта жидкость не имеет ни вкуса, ни запаха; она высохнет бесследно, как вода. Сперма, с этой точки зрения, ничем не лучше. И детям известно, что высохшая сперма похожа, например, на высохший яичный белок. Возбуждающие свойства этой субстанции весьма и весьма сомнительны. Впрочем, даже и в натуральном виде (свежеизверженном, так сказать) сперма не очень-то возбуждает — я имею в виду, мужчину-гетеросексуала; возможно, в отношении женщин я неправ.
Однако, несмотря на бесполезность Вашего опыта для меня в чисто утилитарном смысле, он далеко не бесполезен для нашей связи вообще — для моих чувств, для наших чувств, ради которых, собственно, мы и ведем эту переписку. Я представляю себе Вас, когда, склонившись над экраном, Вы вдыхаете этот слабый аромат. Я представляю себя рядом с Вами. Я мысленно присоединяю свой язык к Вашему языку, они вместе осторожно касаются экрана и пробуют Ваше пятно на вкус, и каждая такая деталь все прочнее привязывает меня к Вам, дорогая.
О, эти детали… Я проникаю пальцем под верхнюю кромку гульфика. Насколько это может быть по-разному в зависимости от типа застежки! «Молния» или пуговицы? Или взяться за длинный, плоский язычок, отштампованный символ конца тысячелетия; схватить его, поймать двумя напряженными пальцами и тащить вниз, влачить сквозь слабый треск разделяемых зубцов, преодолевая сопротивление складок грубой материи! Это пахнет насилием, голливудской сценой: люди в черном хватают жертву за шиворот и влекут по лестнице… ноги жертвы прыгают со ступени на ступень… Это волнует. Или — сжать край ткани двумя пальцами, потянуть на себя, в то время как третий палец контролирует рельефную поверхность пуговицы; напряжение увеличивается; хлоп! — пуговица не выдерживает, панически ныряет в предельно вытянутую петлю, как в черную дыру, в фантастическое приспособление для спасения, для эскейпа. И опять, с другой пуговицей, и с третьей… В этом — некая освободительная миссия. Она тоже волнует, но по-другому. Разве можно сказать, что «лучше»? Как это субъективно!
И еще о деталях. Сейчас я напишу нечто важное. Вы назвали меня эстетом. Я воспринимаю это как комплимент — возможно, даже отчасти заслуженный. Но должен заметить, что Ваши письма мне нравятся больше моих; они гораздо короче, а деталей в них отнюдь не меньше. Я по-интеллигентски растекаюсь, а Вы пишете конкретно и по существу. Конечно, Вы за чат. Иначе и быть не может. Я чувствовал, что рано или поздно мы коснемся этой коварной темы; я избегал ее сколько мог, но сам же и спровоцировал ее появление, сам же приблизил ее и в итоге оказался поглощенным ею, как кролик пастью удава.
Смысловая пауза.
Это заслуживает быть начатым с чистого листа.
Дорогая! (Помните ли — «Товарищи!» — в эпоху осуждения онанизма так начиналась очередная, предваряемая стаканом воды, глава любого из публикуемых центральной печатью докладов?) В последней серии моих сообщений я уже коснулся некоторых психологических причин, отвращающих меня от концепции чата. Однако, кроме них, есть моменты и чисто практические, организационные. Пока и поскольку мы связаны off-line, мы сами планируем свое время; мы можем быть за компьютерами одновременно (как чаще и бывает), но это условие не является критически необходимым. Мы вольны отложить сладкое чтение на потом; вольны, как только что сделали Вы, пережить его заново. В противоположность этому, чат не только изменит формальный стиль нашего общения, но превратит одновременность в обязанность и долг. Справимся ли мы, получится ли это? Если кто-то из нас в назначенное время занят, не в настроении и т.д., не превратится ли чат в насилие, в ту же бытовуху, от которой мы бежим?
С учетом всего сказанного мною ранее и теперь, не кажется ли Вам, что резкий переход на новую форму общения, столь отличную от настоящей, был бы шагом опасным и безответственным? Может быть, это будет удачно. А если нет? Решительно я не сторонник поспешных и непродуманных действий. В обществе — в политике или экономике, например — такие действия всегда приводят к плачевным результатам; Вы ежедневно видите вокруг себя многократные подтверждения этому. Но разве частная жизнь подчиняется иным закономерностям? Ведь мы рискуем потерять друг друга, дорогая. Нет, я предпочитаю плавные переходы, позволяющие в случае необходимости отступить без особых потерь.
Не раз и не два я задумывался над этим. Мало-помалу, похоже, у меня сформировалась одна идейка, которую я сейчас и изложу — признаюсь, не без некоторого внутреннего трепета. Итак: что бы Вы сказали, если бы я предложил Вам ответить на мое послание не через день-два, как обычно, а прямо сейчас? Мы могли бы обменяться несколькими сообщениями в течение одного и того же вечера. Эта простая и почему-то еще не исследованная нами возможность избавила бы нас от рисков поспешного перехода на чат, но вместе с тем позволила бы нам попробовать, например, кончить одновременно.
Я понимаю — несмотря на обнадеживающее, в этом смысле, содержание Вашего постскриптума — что мое предложение, тем более в таком безыскусно-деловом виде, может выглядеть нелепо или оскорбительно. Если так, то прошу Вас немедленно уничтожить данное послание и вообще ничего сегодня не отвечать — просто будем считать, что его не было. Ведь я люблю Вас; я не должен обидеть Вас даже случайно. Но если Вам это по душе… необязательно сейчас, может быть, позже… прошу Вас, дайте мне знать!