Испанский сон
Шрифт:
На Смоленской площади толпа рыла котлован. Здесь работали не ломами, но в основном кирками и лопатами; асфальт был уже полностью вскрыт и бесформенными глыбами громоздился поперек перерытой дороги. На небольшой пирамиде, сложенной из таких глыб, стояли двое: один из них, по-видимому организатор работ, выкрикивал в мегафон лозунги и инструкции; другой, в форме постового регулировщика, жезлом указывал транспорту, где объезжать. Пока ждали сигнала регулировщика, Марина увидела, как на помощь толпе подоспел большой экскаватор. Люди радостно встречали его, бросая вверх кепки и издавая громкие приветственные возгласы.
— Приехали, — сказал водила. — Переулки перекопаны, да и вход с Романова все равно закрыт. Как дальше, вы знаете сами.
— Да, — сказала Марина. — Спасибо.
Подхватив чемоданчик, она вышла из машины, перешла улицу неподалеку от высотного здания, уступила дорогу старичку, с песней катившему крышку от люка канализации, а затем зашла в переулок, миновала стройку и свернула в третий по счету двор. Во дворе она подошла к одному из сараев, закрытому, в отличие от всех прочих, на английский замок; затем она вынула из кармана железку, поковырялась ею в замке, отворила дверь, зашла вовнутрь сарая и захлопнула дверь за собой.
Через четверть часа она была в департаменте князя и, ожидая, пока ее пригласят, делилась с людьми новостями. Ее расспрашивали, что происходит — она несла с собой свежую весть с поверхности, — а они в ответ сообщали ей обрывочные и противоречивые сведения о том, что было утром. Департамент, обычно немноголюдный и подчиненный регламенту, теперь более напоминал военный штаб. Люди сновали туда и сюда с озабоченным видом; некоторые кабинеты срочно переоборудовались, и взад-вперед перемещались и компьютеры, и папки с бумагами, и столы, и инженерная техника, и уже появлялись более зловещие признаки происходящего — оружие и медикаменты.
Адъютант предложил ей зайти в кабинет.
Она зашла. В первый момент она не узнала кабинета. Стены напротив двери не было на своем месте — она была раздвинута или поднята — и за ее чертой открывалось обширное помещение, теперь единое с кабинетом и по виду напоминающее центр управления космическими полетами или хотя бы крупным автоматизированным заводом. Огромный, изогнутый в форме подковы пульт с множеством ламп, мониторов и органов управления занимал большую часть этого помещения; внутри пульта-подковы катался на кресле князь. Он командовал.
Марина приблизилась. Его сиятельство — в шлемофоне, бледный, кажущийся многоруким от количества кнопок и рычагов, которые он нажимал, выполнял очевидно сложнейшую организационную работу. Вены на лбу его и висках резко выделились, глаза налились кровью; он внушил Марине священный трепет. Не рискнув даже поздороваться с ним, она полезла было за платочком, чтобы, как некогда, отереть пот с его лица, но передумала, боясь хоть на сколько-то отвлекать князя.
В боковые двери центра управления вбегали и выбегали офицеры с депешами; звуки окружавших пульт принтеров и факсов слились в один протяжный электронный гул. «Ага! — вдруг вскричал князь со злобной радостью, глядя на мониторы, — получите! а еще вот так… — приговаривал он, щелкая клавишами, — а вот так!» Вбежала целая толпа офицеров с довольными лицами. «Ну, а теперь все силы на западное направление, господа, — сказал князь, — здесь они придут в себя не скоро…»
Офицеры вышли. Князь заметил Марину и жестом подозвал к себе. Она все же вынула платочек и, забежав вовнутрь пульта, обтерла ему лицо; он небрежно отмахнулся. Она поднесла ему воды. Он выпил жадно, залпом.
— Как добралась? — спросил.
— Ваше сиятельство, — заторопилась Марина, предполагая, что это лишь краткая передышка и стремясь успеть, — я узнала сведения исключительной важности…
— Потом, — отмахнулся князь и вновь покатился по кругу; как орел, налетел на приборы и клавиши.
— Ваше сиятельство! это может быть полезным…
— Заткнись! — рявкнул князь.
Глаза Марины налились слезами. Она отшатнулась от кресла с его сиятельством и сделала движение, чтобы выйти вон. Князь повернулся к ней.
— Не уходи.
— Я думала, я здесь мешаю…
— Ты нужна мне. Будь здесь… только молчи.
Слезы Марины высохли.
— Ночью, — бросил князь, — они были против режима. Утром — против нас.
Она не сразу поняла, что он говорит с нею. Слова его были резки и вылетали из него вперемешку с обращенными к другим и столь же резкими и краткими приказами, вопросами, сообщениями. Она молчала, ловя эти слова.
— Вандалы, — буркнул князь. — Идиоты.
— Они не ведают, что творят, — тихо сказала Марина.
— Истинно так, — ухмыльнулся князь.
Откуда-то сверху послышалась серия взрывов. Вне кабинета забегали быстрей. Муравейник, подумала Марина. Здорово похоже. Такие хорошие, трудолюбивые муравьи. Галереи. Кто там смеет их разорять? Вот ужо вам покажут… против вас не кто-нибудь, а сам князь Георгий… сам генерал Ордена против вас!
Опять что-то где-то забухало. Донеслась далекая перестрелка и крики «ура». Наконец-то, облегченно подумала она, видя, что огромное движение вокруг нее как будто пошло на убыль. Она тревожно посмотрела на князя и проверила себя. Ей не показалось: количество и интенсивность его действий на самом деле явно снизились. Так и должно быть, сказала она себе, ведь так невозможно долго… наверно, битва идет к концу, и можно уже слегка передохнуть и расслабиться.
Не доверяя этим своим впечатлениям, она все же тихонько выбралась из подковы пульта, выглянула за одну из дверей и увидела офицера с забинтованной головою. Она увидела кровь, проступившую сквозь бинты. Она была на «ты» с кровью. Она знала кровь до молекулы — кровь здоровую и больную, кровь из разных частей человеческих тел, женских и мужских, молодых и старых, кровь разных групп, разных запахов и цветов; какова кровь на вкус, она знала тоже. Очень, очень долго уже кровь не внушала ей ни страха, ни отвращения. Но вид этойкрови, слабо выступившей и запекшейся на бинтах, почему-то наполнил ее смущением и стеснил ее сердце; в прежней тревоге она тихонько закрыла дверь и отошла в уголок прежней, родной части кабинета; вокруг пульта снова возникло большое движение, но тревога ее почему-то не проходила, а лишь усиливалась, и она уже видела почему — ни на лице его сиятельства, ни на лицах вбегающих офицеров не было видно победного торжества. Вместо того они становились, наоборот, все мрачнее и озабоченней, и сердце Марины сжималось все больше.
— Пора уходить, ваше сиятельство, — сказал адъютант, стараясь казаться бесстрастным.
Он встревожен, сказала себе Марина. Он почти что боится. Он почти что как я.
— Еще нет, — бросил князь. — Кто в резерве?
Адъютант потупился.
— Уже нет резервов, ваше сиятельство.
— Как? А…
Адъютант отрицательно покачал головой.
— Галереи готовы? — быстро спросил князь.
— Да, ваше сиятельство.
— Приведите сюда царевича.
— Есть.
Адъютант выскочил за дверь. Его сиятельство встал за пультом, сложил руки на груди и какое-то время простоял так — капитан на мостике, покидающий судно последним. Затем он снял шлемофон. Он выбрался изнутри подковы. Он подошел к своему рабочему столу, ступил на тамошнее кресло — Марина бросилась поддержать это кресло, чтобы оно не отъехало на колесах — и своими руками снял со стены герб Российской Империи. Он спустился; Марина помогла ему поставить на пол тяжелый барельеф. Он улыбнулся ей.