Испанский сон
Шрифт:
— А вот и наш друг, — сказал Эскуратов посреди холодного.
Подошли двое, один из которых сделал другому жест и остался, а другой повернулся и пошел обратно к выходу. Оставшийся был в кожаной куртке. У него была толстая шея и короткая стрижка. У него были маленькие, глубоко запавшие глазки и злое, волевое лицо. Филипп содрогнулся — тебыли такие же.
Эскуратов стал приподниматься. Человек в кожаной куртке опустил ладонь на его плечо, разрешая сидеть. Он тоже сел — рядышком с Эскуратовым, окинул быстрым взглядом стол, потом сидящих за ним; ненадолго задержал взгляд на Анжелике.
— Ну? — спросил он тусклым голосом, глядя в пространство, безо всяких знакомств и вступлений. — Чего надо?
— Может быть, закусим? — засуетился Эскуратов, впрочем, умело сохраняя видимость радушия и как бы этикета. — Как у нас со временем? Здесь хорошо…
Филипп заметил, что он балансирует между «ты» и «вы».
Кожаный покосился на стол, на Анжелику и, соображая, поковырял пальцем в ухе.
— Нет. Некогда. Говори суть.
Эскуратов колебался. Что-то было не так или не совсем так, как было задумано.
— Э-э, — выдавил он наконец, — Ильич мне сказал, что вы с ним уже как бы обсудили… то есть, что он довел…
— Ну, был разговор. Назначили же стрелку.
— Значит… э-э…
— Он сам в этом не рубит. Сказал, ты объяснишь.
Эскуратов озадаченно смолк. Выручил официант, шустро подскочивший к кожаному.
— Чего желаем-с?
— Исчезни, — буркнул кожаный.
Официант повиновался.
— Ну?
— Вот ребята, — решился наконец Эскуратов и кивнул в сторону Вальда с Филиппом. — Могут сделать нам хорошую систему связи. Корпоративная интеграция, то есть интеграция всего. Это профессионалы.
— Ну.
— Мы уже пытались заказать такое другим. Они подготовили проект. Он нас не устроил.
— Ну.
— Но те пришли не с улицы. Ильич должен был сказать, от кого…
Кожаный довольно хрюкнул.
— Это-то он сказал. А я ему сказал, что проблем не будет.
—
У нас, — подчеркнул Эскуратов и внезапно, каким-то неуловимым способом, сделался жестким. Может, пожестче кожаного. — А нам надо, чтобы у нихпроблем не было тоже.
Кожаный с некоторым удивлением покосился на Эскуратова. Потом прищурился, достал сигарету и закурил.
— А вы под кем, ребятки? — ласково спросил он у Филиппа со Вальдом.
Филипп задумался над ответом. Последний раз такой вопрос был задан ему много лет назад, и неправильный ответ на него имел для Филиппа весьма значительные и неблагоприятные последствия.
— Мы ни под кем, — сказал Вальд.
— Так не бывает.
Вальд пожал плечами.
— Значит, бывает…
— Э, погодите, мужики, — вмешался Эскуратов, — вы что-то не о том начали… — Он опять стал как бы суетливым, но Филипп уже видел, что это просто роль, маска. — Нам нужно, — он еще раз подчеркнул «нам», — чтобы у них, — подчеркнул «у них», — не было с нами проблем. Их проблемы с другими — это не наше дело.
Кожаный задумался.
Двое русских бизнесменов, собрав многочисленные принадлежности, поднялись из-за соседнего стола и неторопливо направились в сторону выхода, проходя прямо за спинами кожаного и Эскуратова. Один из них, молодой и симпатичный, неожиданно задержался, остановил взгляд на Анжелике и, глядя прямо ей в глаза, откровенно улыбнулся и кончиком языка облизал губы. Кожаный медленно поднял голову и без выражения посмотрел на молодого человека, и Филипп заметил, как в тот же момент старший из проходивших слегка задел кожаного — чем именно, трудно было рассмотреть; может быть, рукавом, а может, дипломатом. Молодой человек медленно поднял руку и коснулся губ двумя пальцами, как бы посылая воздушный поцелуй Анжелике. Блеснуло обручальное кольцо. Взгляд кожаного стал тяжелым и серьезным. Анжелика едва заметно улыбнулась и отвела глаза. Молодой человек слегка поклонился и заспешил за своим старшим товарищем.
Кожаный сглотнул и опустил голову. Его глаза внезапно выкатились и остекленели, взгляд потерял всякий смысл; он страшно побледнел и замер — так замирает пронзенный шпагой, упавший на колени бык, прежде чем опрокинуться на песок жалкой, безжизненной тушей.
«Сейчас он умрет, — с ужасом подумал Филипп. — Его задели; я не видел, я ничего не видел». Кожаный вздрогнул и уронил сигарету; крупные капли пота покрыли его лоб, лицо исказилось страданием. Он захрипел и схватился рукой за горло.
Официант подскочил, подобрал сигарету, склонился над кожаным в выжидательной позе. Коллеги его притихли, замедлились, зорко следили издалека, стараясь не пропустить момент, когда нужно вмешаться. Анжелика продолжала смотреть вбок, происходящее ее не касалось. Эскуратов, в тревоге, растеряв показное спокойствие, подносил к губам кожаного стакан воды, пытался напоить. Кожаный вяло отстранился от стакана, с трудом проник рукой к себе под куртку, шарил там, покачиваясь, наконец что-то достал, развернул, трясущейся рукой запихнул себе в рот и тогда уже схватил стакан, выпил жадно, буквально влил в себя его одним приемом.
Кажется, обошлось. Кожаный дышал тяжело, был по-прежнему бледен, но глазки его снова спрятались вглубь, а взгляд стал осмысленным. Анжелика посмотрела на него и ободряюще улыбнулась. Официант исчез. На периферии зала опять возникло движение.
— Бывает, — сочувственно сказал Эскуратов.
Кожаный покосился на него с плохо скрываемой злобой. Однако Эскуратов уже полностью овладел собой. Он будто и не заметил злобного взгляда; смотрел на кожаного заботливо, улыбался ободряюще, почти как Анжелика.
Молчание сделалось невыносимым.
— Ладно, — буркнул кожаный. — Выкрутил.
— Мы договорились? — спросил Эскуратов.
— Да.
— Отлично. Очень рад… Может, хотя бы сейчас закусим? По чуть-чуть, может быть?
— Сказал же, некогда, — тоскливо отмахнулся кожаный, вытер лоб салфеткой и с усилием встал.
Обошел круглый стол и наклонился, прижал скатерть лапищами, разместил рядышком с головами Вальда и Филиппа свою стриженую голову, все еще бледную, похожую на череп, просверлил глазками их обоих одновременно — сделал все так, что у Филиппа поджилки затряслись.