Испанский сон
Шрифт:
— А вы, умники, смотрите: если что-нибудь к ним подцепите… не рядом с ними — это ваше дело — а к ним, вы поняли? К ихнему узлу… или хотя бы к той кишке, за которую они заплатят…
Филипп и Вальд тревожно переглянулись.
— Например?.. — нервно осведомился Филипп.
Кожаный улыбнулся улыбкой черепа.
— Ну, там… банкоматик с первого этажа… интернатишко для населения… понятно, да? — Улыбка его пропала. — Чего молчите? Вы поняли?
— Как же не понять, — негромко сказал Вальд, довольно-таки хладнокровно глядя в пространство. — Захочется им, чтоб подцепили — наверное, нас известят?
Он перевел взгляд на Эскуратова.
Тот дружелюбно фыркнул, красиво руками развел — да что вы, ребята, говорил жест, разве здесь могут быть проблемы…
— О’кей, — ухмыльнулся кожаный, — живите…
Он выпрямился.
Анжелика встала и томно произнесла:
— До свидания, мальчики…
Как в кино, встали все остальные. Двое пошли к выходу — кожаный и Анжелика за ним.
— Уф! — облегченно сказал Эскуратов.
Трое посмотрели друг на друга и рассмеялись — нервно, негромко, так, что уходящие уже не могли их услышать. Сладким, заслуженным призом были десять секунд этого общего смеха, когда они — предприниматели — ощущали себя единым целым против враждебной им стихии насилия, страха и хаоса.
— Вот и ладно, — сказал Эскуратов, отсмеявшись и тоже вытерев лоб, вспотевший от всего происшедшего. — Это надо отметить… По чуть-чуть, а? Официант! За начало переговоров.
— Переговоров по существу, — не удержался Вальд.
— О, да. Не дожидаясь никакого кофе.
Выбросив из головы нелепый, ярмарочный воздушный шар, отогнав его от себя, как назойливую муху, Филипп опять потащил своих дам в переплетение узких переулочков. Они походили туда-сюда и остановились перед маленькой церковью, какой-то уже по счету.
— Смотри, — сказала Зайка, — Санто-Томе.
— «Похороны графа Оргаса», — отозвался он.
— Зайдем?
— Конечно.
Вход в церковь стоил по триста песет с каждого — вообще-то дороговато за одну-единственную картину… но зато за какую!.. Здесь, в отличие от остального Толедо, было много людей; они толпились рядами, ожидая своей очереди приблизиться; и, хотя время стояния перед шедевром не было специально ограничено, простое приличие не позволяло слишком долго занимать там кусок довольно-таки неширокого пространства. А ему хотелось стоять еще и еще, чтобы в охотку рассмотреть эти загадочные, значительные узкие лица, и небесный сонм, и самого графа, ставшего поводом для столь большого собрания — все то, что он много раз видел в альбомах и что, конечно же, совсем по-другому виделось в подлиннике. «Вообще-то в Эль Греко не так уж и много испанского духа, — негромко сказал кто-то рядом по-русски. — Скажем так, не во всем. Грек есть грек… Но это— очень, очень испанское». Филипп опомнился; он понял слова, но смысл — вряд ли; он поискал глазами говорящего, но не нашел; зато увидел Зайку и Сашеньку, которые стояли позади людей и, заметив, что он наконец оглянулся, замахали руками, чтобы привлечь его внимание.
Поздним вечером они выехали из Толедо в южном направлении. Где-нибудь неподалеку от города они собирались найти ночлег, с тем, чтобы на следующий день пересечь —
Кастилию-Ла-Манча, затем пересечь —
Андалусию, и затем остановить стопы на берегу —
Средиземного моря.
Вечер пришел незаметно, сопровождаемый сладкой усталостью. Вечер застал их вдвоем. Они лежали в постели, и Ана ласково гладила завитки волос на слегка выпуклом лобке Вероники.
— Сколько же в нас всего, — мечтательно сказала Вероника. — Страшно подумать, сколько возможностей люди упускают. Ведь нам посчастливилось, правда? Мы могли никогда об этом не узнать.
— И очень даже просто, — подтвердила Ана.
— Нет, серьезно. Я чувствую, на тебя это подействовало гораздо меньше, чем на меня.
Ана пожала плечами.
— Может, ты просто занималась этим раньше? — спросила Вероника с внезапным подозрением.
— «Занималась этим», — презрительно передразнила Ана. — Ну и выраженьица ты подбираешь.
— А все-таки?
Ана хихикнула. У нее проявилась способность критиковать Веронику, не снимая ласковой руки с ее лобка.
— Тебе важно знать, занималась ли я этим раньше?..
— Вообще-то… хотелось бы.
— А как бы ты предпочла — чтобы занималась или нет? Наверно, тебе хочется, чтобы сегодняшнее, с тобой, было уникальным опытом во всей моей жизни?
— Да, — призналась Вероника.
— Наверно, это сорт ревности.
— Наверно…
— Но завтра я буду спать с Филом. К нему — тоже?
— К нему — нет. Наверно, это только к женщинам.
— Ага, — отметила Ана. — Не только к прошлым небось. К будущим тоже, а?
— Да.
— Ну, а я, — спросила Ана, — как ты думаешь, я должна интересоваться, было ли это с кем-нибудь у тебя?
Ее будто забавлял этот сорт исследования.
— Не знаю, — хмуро сказала Вероника. — Я очень просто устроена. Я люблю тебя, вот и все. И всегда хотела этого, хоть и не всегда себе в этом признавалась. И сейчас я более счастлива, чем когда-либо. А еще — надеюсь, что это будет взаимно и долго.
— Ты формулируешь, как мужчина, — задумчиво сказала Ана. — Если мыслить по аналогии, ты не должна ожидать от меня встречного интереса к своему лесбийскому прошлому.
— А его и не было, — сообщила Вероника с легкой обидой. — Это для меня не сексуальная ориентация, а просто любовь к тебе, к одной-единственной на всем белом свете.
— Это хорошо, — сказала Ана и поцеловала то место, которое продолжала поглаживать. — Приятно быть для кого-то одной-единственной на всем белом свете. Но я не хочу отвечать на твой вопрос.
Вероника изумилась.
— Секрет? Между нами?
— Ника, — попросила Ана, — сними этот вопрос. Нет никакого секрета. Просто очередной долгий разговор, и я не хочу сейчас.
— Хочешь, чтобы я мучилась ревностью.
— А ты хочешь, чтоб я тебе наврала, лишь бы ты отвязалась? Ты этого хочешь?
— Чую, ты та еще би, — сказала с тоской Вероника.
— Прекрати, дорогая. Эй, что с тобой? — спросила Ана, глядя на потерянное лицо подруги. — Теперь моя очередь утешать, да? Проблемки психоаналитические?