Испанский сон
Шрифт:
«Пако, — тихо спросила я, — они не издеваются?»
«Tranquilo, — сказал мой спутник. — Это общество воздухоплавателей; у них только что закончилась ежегодная конференция, а сейчас — неофициальная часть».
«А почему они говорят только о погоде?»
«Потому что она для них крайне важна».
Я успокоилась и стала разглядывать туалеты и блюда. Я сказала тебе, что мы там немного покушали? Да, мы попробовали понемножку всяких блюд — у испанцев очень легко есть всего понемножку, потому что именно для этого существует манера подачи блюд para picar. Picar —
«Пако, — тихонько спросила я, — а почему здесь так много женщин? Разве женщины бывают воздухоплавателями?»
«Полагаю, что нет, — сказал мой спутник. — А давай спросим у знатока. ?Gerardo, — зацепил он за рукав проходящего мимо председателя общества, — не скажешь ли, почему здесь так много женщин? разве они бывают воздухоплавателями?»
«Разумеется, нет, — снисходительно улыбнулся председатель. — Именно потому, после длительного пребывания наедине с воздушным океаном… и кулачком-с, — добавил он шепотом и подмигнул, недооценивая то ли мой слух, то ли знание испанского, — воздухоплаватели особенно ценят женское общество. А что?»
Пако задумался.
«?Скажи, compa~nero, — неожиданно для меня спросил он у председателя Gerardo, — а трудно ли сделаться воздухоплавателем?»
«Нисколько, — с готовностью ответил тот. — Нужно только иметь хороший кредит на покупку воздушного шара, а также по крайней мере одну хорошую, крепкую руку».
«Все это, — сказал Пако, — у меня есть».
«?А тысчонка на вступительный взнос найдется?»
«Si», — твердо сказал Пако.
«В таком случае, милости просим. !Друзья! — обратился председатель к присутствующим. — Хотя сейчас и неофициальная часть, наша организация, похоже, пополняется еще одним членом. Предлагаю выпить в его честь».
«И в честь его очаровательной спутницы», — добавили сразу несколько человек из толпы.
В воздухе поплыл нежный звон хрустальных фужеров.
Я с волнением наблюдала это необычное действо. Я представила себе огромный воздушный шар, а в его корзине — моего друга Пако. ?Справится ли он? Во всяком случае, там уж не будет столь нелюбимых им узких переулочков. Я представила, как шар уплывает вдаль, вдаль, и Пако машет мне рукой… и вот уж он пропадает из виду.
Я тихонько заплакала.
«Tranquilo, chica, — сказал мой спутник и сжал мое плечо своей крепкой рукой. — Ты думаешь, я забуду тебя? Нет; я тебя никогда не забуду».
«А вдруг ты разобьешься?» — спросила я.
«Я буду молиться», — серьезно сказал Пако, и я опять увидела на его лице то самое выражение целеустремленности, с каким он заходил на раут.
Бог располагает, философски подумала я.
— Да, — сказала Вероника, поняв, что рассказ подошел к концу, — действительно красиво и романтично. Вот что такое красивый сюжет! Ведь история эта нисколько не веселей, чем та, предшествующая…
Ана пожала плечами и сделала струю воды слегка горячей.
— Единственное, что я так и не поняла, в каком городе происходили события, — сказала Вероника, — начиная с концерта. Ведь ты работала в Барселоне?
— А что, — нахмурилась Ана, — Барселона для Пако (де Лусия) недостаточно хороша?
— Но мне кажется, что Альгамбра в Гранаде, — нерешительно заметила Вероника. — Я запомнила это с той поры, как ты в первый раз показывала мне свои испанские фотографии.
— А я сказала «Альгамбра»? — удивилась Ана.
— Ну да.
— Это оговорка, — улыбнулась Ана. — Я наверняка имела в виду дворец Монклоа.
Вероника вздохнула.
— Ах, как это звучит — Монклоа! Как сказка… все равно что Сан-Суси… или Савой… Скажи, а Пако (тот, что не де Лусия) действительно сделался воздухоплавателем?
— Не знаю, — сказала Ана, — через месяц у него возникли семейные дела в другом городе, и он надолго уехал; а потом пришла пора возвращаться и мне… то есть я просто не дождалась его в Барселоне. — Она вздохнула легко, на фоне шелеста душа неслышно, и потянулась рукой к стеклу. — Послушай, мы не растворимся? Не пора ли…
Сдвинув створку, она осеклась на полуфразе. Тело ее пружинисто напряглось, и тотчас само собой напряглось сплетенное с ним тело Вероники. Вероника медленно повернула голову в сторону сдвинутой створки.
Они сидели и смотрели, обнявшись еще тесней, чем когда-либо. И замерли, подрагивая еле заметно, как натянутый лук. А навстречу нацеленным остриям их трепетных взглядов со стороны внешнего мира стремился еще один взгляд — серьезный взгляд потемневших глаз, внимательный, сдержанный, сосредоточенно-строгий взгляд, в котором не было видно ни страха, ни мысли, ни превосходства, ни стыда, ни совести, ни вожделения, ни насмешки.
Книга 2-я. Ц А Р Е В Н А
Для нее Он был всем, началом и концом Вселенной. Он был ее первым значительным воспоминанием — Царь, которого она, играя, пыталась охватить своей детской ручонкой. К которому прижималась, которого гладила, до которого пыталась дотянуться в тот сладкий час, когда Он целовал губами и щекотал языком ее крохотную нагую Царевну.
Были, правда, еще и другие какие-то ранние воспоминания — мутные, бесформенные, страшные… Крик откуда-то сбоку — сдавленный, безобразный крик… падающая лампа… возня в сенях… Длинный ларь на столе, много людей… загадочные узкие лица… Заметила ли она вообще, что в доме кого-то не стало?
Ближе к концу тысячелетия она догадалась, что же все-таки произошло в ту ночь. Ну и что? Она равнодушно отбросила эту незначительную, случайную мысль; она была равнодушна ко всему на свете, кроме Царя.