Испанский сон
Шрифт:
Потом настал август. И мы поехали.
— Этот момент я помню хорошо, — заметила Вероника.
— Да. Это путешествие оказалось самым ярким впечатлением, наверное, за всю мою жизнь, предшествовавшую Барселоне…
— Значит, первоначально вы с Сашей ехали всего лишь на один год, — задумчиво сказала Вероника. — Припоминаю… Но ты прожила там целых пять лет! Почему же вы не вернулись как планировали? Я думала, секрет откроется по ходу твоего рассказа, но вижу, до него еще далеко.
— Так получилось, — сказала Ана. — Вначале мне предложили еще год, а Фил не возражал (возможно,
— Да.
— Ты не хочешь — в постельку? на улицу?
— Нет пока. И ты так и не рассказала мне серию.
— Почему? Я же рассказала, как мы собирались?
— Какая-то нехорошая серия. Тревожная, дерганая.
— Такова жизнь…
— Сериал не должен в точности отражать жизнь. То есть он, конечно, должен отражать, но должен быть каким-то красивым, романтическим.
— Ну, я уж не знаю… Я рассказываю как могу…
— Не надо! До того у тебя все получалось прекрасно.
Ана задумалась.
— Ну, давай я сделаю ход конем. Давай расскажу тебе… э-э… пизод из своего будущего пребывания. Не знаю, потянет ли он на серию — уж больно короток, — но зато он вполне красивый и романтический; и вообще он из таких пизодов, которые не забываются никогда.
— Очень хорошо… но почему ты говоришь «пизод»?
— А как надо говорить?
— «Эпизод».
— Ах, да. У испанцев есть манера ко многим словам добавлять впереди буковку «э», например эскала, Эстефания и так далее, вплоть до самого слова Espa~na; поэтому, возвращаясь к русскому, я нет-нет да и отброшу ее. Так что — мне рассказывать?
— Ага.
— Как-то раз, — сказала Ана, — один мой коллега и друг, по имени Пако, то есть Франсиско, оказал мне услугу — не очень большую, но и не такую уж маленькую. И я стала раздумывать, как бы его отблагодарить.
Несмотря на различие в менталитете, способы выражения благодарности у простых испанцев несколько напоминают наши, российские. Поставить бутылку, например, или денег дать — это слесарю; женщине — цветы; чиновнику — фигурально выражаясь, борзых щенков… ну, и конечно, универсальный прием — сводить в ресторан.
Однако мы с Пако вместе работали и были близки… но почему так напряглось твое тело? Во-первых, тебя тогда не было, я хочу сказать, что мы с тобой не были любовницами тогда, а во-вторых, я говорю о духовной, платонической близости. Иной и быть не могло. Во-первых, мы уважали друг друга, а во-вторых, он был безнадежно, смертельно влюблен, и я знала это; кроме того (хотя признаваться в таком и не очень приятно), он был изрядно моложе меня.
Незадолго до того я оказала ему услугу, и он пригласил меня в ресторан… а может быть, и наоборот — я уже точно не помню. Мы много раз оказывали друг другу услуги и поэтому ходили в ресторан почти систематически. Ясно, что на этот раз мне захотелось сделать ему сюрприз, отойти от этой унылой ресторанной обыденности. И я пригласила его на концерт, да не кого-нибудь, а самого Пако де Лусия. По деньгам — даже дороже, чем в ресторан.
Концерт проходил в зале имени
Потому что когда мы после концерта покинули зал и, потрясенные, двинулись к машине вдоль железной ограды, дверь в этой ограде, прежде бывшая закрытой и вообще нами не замеченная, неожиданно оказалась распахнутой настежь. Мы недоуменно переглянулись и посмотрели вовнутрь этой двери.
Там звучала негромкая музыка, благоухало цветами и жареным мясом. Круглые столы, освещенные настоящими свечами, ломились от еды и питья. Человек восемьдесят, не меньше, с бокалами в руках прогуливались между столами, ведя неторопливые разговоры. Дамы были в вечерних туалетах. Мужчины были в смокингах. Это был настоящий светский раут.
Я вопросительно посмотрела на Пако. Лицо его сделалось целеустремленным; я неожиданно вспомнила, что после работы никто из нас не успел даже легонько перекусить — все содержимое наших желудков составляла парочка чуррос, что мы схряпали в поисках веера. Да и те-то, наверно, уже успели перевариться; во-первых, чуррос еда нетяжелая, а во-вторых, музыка Пако (де Лусия) в смысле активности захватывает весь организм.
Ноги сами занесли нас в ворота. Прежде чем я успела сама для себя оценить уместность нашего как бы вторжения, к нам подскочил официант — в ливрее, в белых перчатках, чуть ли не в парике — и распростер перед нами огромный круглый поднос с аперитивами. Что оставалось делать? Мы взяли по бокалу, уж не помню чего — помню только разноцветную сладкую крошку на верхней грани стекла, да еще ломтик лимона, вполне обычный.
Я посмотрела на нас с Пако взглядом со стороны. Конечно, мы были одеты не в джинсы — мы все же посещали концерт; сообразив это, я вспомнила о веере и тут же достала и раскрыла его. С веером и с бокалами в руках мы уже были как бы не совсем с улицы, однако контраст между нашими одеждами и одеждами техбыл все же слишком велик. Поняв это, я приуныла.
«Пако, — тихо спросила я, — нас не вытурят?»
«Tranquilo, chica, — сказал мой спутник тоном вполне уверенным, — то есть не беспокойся, крошка… Нужно только узнать, кто здесь вообще».
Он вступил в быструю беседу вначале с очередным официантом, потом уже с кем-то из гостей, потом еще с кем-то, и еще… и ровно через пять минут мы были знакомы с четвертью присутствующих, и все дружно удивлялись, что я только что из России, но уже могу связать по-испански пару слов. Несколько гостей, как и мы, уже после нас прибыло с концерта; внимание присутствующих переключилось на них. Поговорили о Пако (де Лусия), о музыке. Потом разговор зашел о погоде. Мне показалось, что люди вокруг говорят о погоде несколько дольше, чем это принято, когда больше не о чем говорить.