Испорченная кровь

Фишер Таррин

что все остальные думают точно так же. Насилие —

зловещий разрушитель доверия, достоинства и

надежды. Я могу бороться с раком. Могу вырезать

части тела и впрыснуть яд в вены, чтобы бороться с

ним. Но я понятия не имею, как справиться с тем,

что этот человек забрал у меня. И с тем, что он отдал

мне взамен — страх.

Я не стала осматривать своё тело, когда

разделась и вошла в душ. Это не моё отражение

виднелось

в зеркале. За последние несколько месяцев

мои глаза потускнели, взгляд стал пустым. Когда я

натыкалась на своё отражение, где-то было больно.

Как и велел Айзек, я встала так, чтобы вода попадала

на спину. Закатила глаза. Это мой первый душ после

операции. Медсестры протирали меня губкой, и одна

из них даже вымыла мне волосы в маленькой ванной

комнате. Она подставила стул вплотную к краю

раковины и попросила меня откинуть голову назад,

пока втирала мне в волосы крошечные порции

шампуня и кондиционера. Минут десять я просто

стояла, позволяя воде стекать по своему телу, и

только потом отважилась коснуться пустого места

под ключицей. Я ничего не… почувствовала.

Закончив,

я

вытерлась,

слегка

промокая

полотенцем кожу, надела штаны от пижамы и

позвала Айзека. Некоторые пластыри отклеились. Я

стояла и молчала, пока он приклеивал новые. Я

закрыла глаза, а вода с мокрых волос стекала по

спине. От него пахло розмарином и орегано.

Интересно, что он готовил внизу. Когда доктор

закончил, я надела рубашку и отвернулась от него,

п о к а е ё застегивала. Когда я снова повернулась к

нему лицом, т о увидела, что Айзек держал в руках

расчёску, которую я до этого бросила на кровать. Не

уверена, что смогла бы поднять руки достаточно

высоко, чтобы распутать колтуны. Выдавить немного

шампуня на голову — одно, а вот причёсывание уже

напоминало невыполнимый подвиг. Он указал на

табурет перед моим туалетным столиком.

— Ты такой странный, — признала я, когда

села. Я упорно старалась не смотреть на его

отражение, сосредоточив всё внимание на своём

лице.

Айзек посмотрел на меня сверху вниз, его

движения были размеренными и нежными. У него

квадратные широкие ногти; а п р о м ужские руки

нельзя сказать, что они не ухоженные или не

красивые.

— Почему ты так сказала?

— Ты причёсываешь меня. Ты даже не знаешь

меня, но ты в моём доме причёсываешь меня,

готовишь мне ужин. Ты был барабанщиком, а теперь

хирург. Ты почти никогда не моргаешь, — закончила

я.

К тому моменту, когда я закончила

свою мысль,

в его взгляде было столько грусти, что я пожалела о

сказанном. Он провёл щеткой по моим волосам в

последний раз и положил её на трюмо.

— Ты голодна?

Мне не хотелось есть, но я кивнула. Встала и

позволила ему проводить меня вниз.

Я ещё раз оглянулась на тумбочку и только после

этого последовала за доктором.

Люди лгут. Они используют других людей и

лгут им, постоянно скармливая чушь про свою

верность и про то, что они никогда не уйдут. Никто

не в состоянии выполнить такое обещание, потому

что наша жизнь напоминает времена года, а они

имеют обыкновение сменять друг друга. Ненавижу

перемены. Нельзя полагаться на времена года, можно

верить лишь в то, что они сменят друг друга. Но

прежде чем это произойдёт, и прежде чем получить

урок, чувствуешь себя хорошо благодаря глупым,

пустым обещаниям. Человек предпочитает верить

им, потому что ему это необходимо. И наступает

тёплое лето, красивое и безоблачное, и человек

чувствует только тепло. Нам свойственно верить в

постоянство, потому что люди, как правило,

появляются в нашей жизни, когда та хороша. Я

называла таких людей «слетающиеся на лето» и

подобных «слетающихся» в моей жизни было

предостаточно, чтобы усвоить, что когда прид ёт

зима,

они

покинут

меня.

Когда

жизнь

«замораживает» человека, а он дрожит и ищет

защиты под кучей слоёв одежды, стараясь выжить, то

остаётся один. Сначала даже не замечает. Слишком

холодно, чтобы можно было мыслить ясно. А потом

внезапно поднимает голову, и видит, что снег уже

начинает таять, и понимает, что зиму провёл в

одиночестве. Это своди ло меня с ума. И этого

достаточно, чтобы я начала избавляться от людей,

прежде чем они сами покинут меня. Вот что я

сделала с Ником. Это то, что я пыталась сделать с

Айзеком. Но он оказался исключением, и не ушёл. А

остался на всю зиму.

Времена года появляются из мешков: весна,

лето, осень и зима. В воображении я представляла

гигантские мешки, наполненные воздухом, цветом и

запахом. Когда один сезон подходи л к концу,

следующий за ним сезон вырывался из мешка и