Исповедь черного человека
Шрифт:
— Иди-иди, ничего не надо! — выкрикнула Жанна.
— Я терпеть не могу, — упорно продолжал Вилен, — когда так к девушкам относятся, как твой Радий к тебе.
— А ты-то сам! Ты на другой женат! Ты не забыл?
— Помню я все, но это другое, — врал напропалую Кудимов. — Мы с Леркой сразу договорились: если возникнет что-то на стороне, мы не станем друг дружке мешать.
И тут Вилен толкнул девушку в тень очередного трехэтажного дома и стал жадно покрывать ее лицо поцелуями. И то ли от его прикосновений, от его губ, то ли от мысли, что они совершают что-то ужасно недозволенное, запретное, откуда-то из глубины у Жанны стало расти, разворачиваться темно-красное, алое, греховное чувство. Она ответила на поцелуи Вилена. А потом вдруг оторвалась, с силой оттолкнула его и бросилась вперед, к Гале и Владиславу.
…Когда они вчетвером возвратились в квартиру Флоринского, тот вместе с Жорой уговаривал последнюю бутыль водки. Изрядно подпивший Юрий Васильевич, тряся буйной, плохо постриженной головой, опять вещал. Судя по всему, речь шла о политике.
— Мы-то пять лет назад радовались: главный упырь помер! — восклицал он. — Но дело-то его живет. У этих, нынешних, что сейчас у власти, руки тоже по локоть в крови.
Когда явились еще четверо студентов, Флоринский, конечно, осекся: одно дело вести опасные разговоры с глазу на глаз и совсем другое — в коллективе. Воскликнул:
— Давайте, други мои, на посошок — и спать.
В итоге рядом со спящим Радиком улеглись поперек дивана еще трое парней. Галя и Жанна ночевали в одной постели с Лерой. А себе хозяин устроил, как он сам утверждал, королевское ложе из старого матраса на полу в кухне. Все расположились и затихли только во втором часу ночи, а утром, в четыре, еще затемно, встали.
Но грибная охота в тот день много трофеев не принесла. С ночи зарядил дождь и сыпал, с небольшими промежутками, весь день.
Единственное хорошее, чем запомнился тот день, заключалось в том, что, когда, промокшие и усталые, Галя с Жанной возвращались домой в полупустой электричке, Галка сказала подружке:
— Мне Владька продолжает о любви говорить. Замуж зовет. Я, наверно, соглашусь.
Жанна закричала, закружила ее в объятиях:
— Молодец! Как же я за тебя рада! Пойми ты, дурочка: стерпится — слюбится. А парень он хороший, умный, верный. Еще будете жить дай бог каждому!
— А у вас с Радькой как?
Жанна сразу помрачнела. Сухо буркнула:
— Да надоел он мне. Алкоголик!
— Поссорились? — ахнула Галя.
Однако вдаваться в подробности ее подруга не стала.
Владик
Ноябрь 1958 года
Летом Владик и Радий в Подлипках проходили преддипломную практику, на полную ставку работали техниками, однако уже не расчетчиками, а в отделе «Ч». С сентября приступили к подготовке дипломов, руководителем у обоих стал в ОКБ-1 Константин Петрович. Удостоился Владик и знакомства с великим человеком, ЭсПэ — секретным академиком, Героем Соцтруда и лауреатом Ленинской премии Сергеем Павловичем Королевым.
Началось все с того, что однажды, в начале июня, Константин Петрович сказал ему:
— Завтра оденься поприличней, галстук, что ли, прицепи. И приди на работу пораньше.
— А что такое?
— Задание особой важности. Завтра сам увидишь.
Задание особой важности, как оказалось, заключалось в том, чтобы вместе с Феофановым проследовать в кабинет Главного и там быть на подхвате.
— Помощь будет заключаться в следующем, — указал руководитель уже утром по пути в здание, где сидел Главный, — будешь разворачивать чертежи, придерживать их, а самое главное, запоминать, в мельчайших деталях, все замечания и предложения ЭсПэ по будущему проекту.
Без пяти десять они с Константином Петровичем (и целой трубой свернутых ватманов) ждали аудиенции в приемной Королева. Присутствовал также Любомудров, давний, как сказал Феофанов, еще со времен ГИРДа, соратник Главного. Михаил Клавдиевич Любомудров оказался на вид человеком милым, приятным и чрезвычайно воспитанным.
В десять пробили часы в приемной, огромные, напольные, наверняка еще барские, конфискованные в революцию. Секретарь распахнула дверь:
— Сергей Павлович ждет вас.
Вошли. Стол у главного конструктора, как заметил Владик, тоже был из реквизированных: темное дерево, мощные тумбы в виде львиных лап. Хозяин кабинета сидел за ним и что-то писал. Был он в рубашке с распахнутым воротом и безо всякого галстука и даже пиджака.
Королев поднялся к ним навстречу. Он оказался невысоким, плотным — скорее, даже полным человеком. Настроение у него было, кажется, хорошим. Он пожал руку Константину Петровичу, потом Любомудрову и зыркнул на Владика острым глазом:
— Кто такой?
— Техник наш, — быстро ответил за него КаПэ, — будет нам помогать сейчас. Дипломник из МАИ. Фамилия Иноземцев, зовут Владислав. Допуск по первой форме имеется.
— Здравствуй, Иноземцев Владислав, — улыбнулся хозяин кабинета и тоже протянул ему руку.
Они, все четверо, вместе с чертежами, подошли к столу для заседаний — и дальше роль Владика свелась к тому, чтобы разворачивать нужный чертеж и придерживать его за углы, пока старшие товарищи рассказывают и показывают Главному, каким они представляют будущий космолет, или, иными словами, космический корабль.
Минуло совсем немного времени с того вечера, когда КаПэ рассказывал о космолете Владику и Радию — когда они бросали в пролет теннисный шарик с налепленным на него пластилином. А теперь все, что они тогда обсуждали, оказалось уже оформлено в виде чертежей. То был еще далеко не проект, и даже не техзадание или эскиз. Скорее, наброски. Однако в них имелось главное: основные принципы построения космолета (или космического корабля), его идеология. Владик понял, что в тот вечер, когда Константин Петрович задавал им с Радием свои вопросы, он уже заранее знал ответы на многие из них — и, возможно, говорил тогда с молодыми инженерами для того, чтобы проверить самого себя. А может, и для того, чтобы высвободить — на будущее — их собственную творческую энергию. Владик был польщен доверием и почувствовал приязнь и благодарность к Феофанову — чувства, которые он сохранит надолго.