Исповедь для Алисы
Шрифт:
Я заслуживаю всех неприглядных эпитетов, которыми ты можешь наградить меня за этот поступок. И я уже не знаю, в чём изначально было дело: то ли в её бесстыжем взгляде, перед которым моя плоть оказалась слаба, то ли в том, что мои мозги переклинило от п*ец какой гениальной идеи открыть Саньку глаза на Машу, потому что я-то уж точно лучше разбираюсь в бабах, чем он. Теперь уже неважно. Большинство идиотских смертей происходит после слов: «А смотри, как я умею!» Вот это всё было где-то на этом же детсадовском уровне.
Я уже не помню, кто первый начал — я или она. Кто кого пригласил в кафе, кто первый погладил по коленке,
Её немного тяжёлая нижняя челюсть сводила меня с ума. При прочих правильных чертах лица это не выглядело недостатком, а голливудские впадинки на щеках под скулами добавляли шарма. Мне сносил крышу её интимный запах — когда трусики немного пропотели, и настоящий аромат тела, не замаскированный никакими прокладками и гелями для душа, раскрылся. Прости за эти подробности. Но если я их не выплесну, жало боли будет сидеть во мне. Да и недалеко человек ушёл от животных, запах всё ещё играет огромную роль.
Да, я отбила девушку у друга. Хотя на самом деле хрен его знает, кто от кого отбился. Санёк обо всём узнал, но сделал вид, что не считает однополые развлечения Маши серьёзной угрозой для их отношений. Вот если бы я была мужиком — другое дело! Я предлагала ему набить мне морду, тем более что уже упоминавшаяся комплекция и весовая категория позволяли, да и кое-какими приёмами я владею. Санёк долго думал и наконец выдал гениальное:
— Ну что, мы из-за бабы ссориться будем, что ли? Бабы — как автобусы: приходят и уходят. А ты — одна.
Маша официально продолжала числиться его девушкой, он делал вид, что между нами всё нормально. Вот только на самом деле — ни хрена не нормально. Что-то стеклянное поселилось в его глазах. Чёртов стеклянный блеск со стеклянной улыбкой.
Я уже говорила, что самые идиотские смерти случаются после слов: «Гля, как я умею!»? Всё с тем же стеклянным упрямством Санёк решил показать трюк на своём байке, вот только он был ни хрена не байкер и далеко не каскадёр. Байк получил меньше повреждений и даже, в принципе, был ремонтопригоден, а вот хрупкое человеческое тело — уже нет. Душа, чуть что, норовит с ним расстаться — по малейшему поводу.
Если бы это случилось сразу после измены Маши, могла бы выйти неплохая, душещипательная трагедия — в самый раз для твоих рассказов. Но эти события отстояли друг от друга во времени почти на три месяца, так что связать их между собой было очень трудно. Наверно, даже невозможно. Никакой причинно-следственной связи между ними не было. В этом пытались меня убедить все: Лёха, Димыч, даже Маша. Мы с ней шли по еловой аллее с кладбища под дождём, и я знала: лучше ей не попадаться на моём пути больше никогда. По этой сырой, дышащей дождливой скорбью аллее мы шли вместе в последний раз.
Вот ты, Алиса, такая умная девочка... Может, ты скажешь мне, кто тут был виноват?.. Потому что я уже ни черта не понимаю. Да и не стремлюсь, наверно, понять. Я устала пытаться.
После гибели Сани меня накрыло депрессией. Не могу сказать, что подобного со мной не случалось никогда. Была парочка тяжёлых моментов — в школе и на втором курсе университета. Но всё это было важно для Софии Наумовны — для сбора анамнеза, а я тогда не задумывалась об этом.
Да, Саня прикидывался байкером, рисовался. Он строил из себя крутого мачо и отпускал дурацкие шутки, но он был
И вот скажи мне, моя умница: кто виноват? Потому что здесь столько всего намешано, что сам чёрт ногу сломит. И треклятая совесть временами зудит и ноет, заставляя меня думать, что я накосячила ещё до Маши. Что сделала Саньке больно раньше, когда так жёстко его отшила. Пойми, ну не верилось тогда мне, что он и правда мог... Не гей же он, в конце концов? Потому что я свято уверена, что для мужчин настолько же нежеланна, насколько они нежеланны мне. Для них я — «свой пацан», а не девчонка, в которую можно влюбиться. Мы с ребятами замяли этот вопрос. Просто стали жить дальше. И я верила, что наша дружба выдержала все эти глупости. Но теперь я уже ничего не знаю, ни в чём не уверена. Сани больше нет, и некому развеять мои загоны, некому успокоить. Потому что только он один мог ответить на этот вопрос, но уже не ответит. Не скажет: «Не парься ты, всё нормально». Он ушёл, а я осталась с этим бременем. И это зверски больно.
Он сказал: «Бабы — как автобусы. А ты — одна». А я не успела сказать ему, что он тоже — один.
«Хандра» в студенческую пору прошла сама за два месяца, а в этот раз меня накрыло мраком на полгода. Хорошо, что было на кого оставить дела фирмы, и мы остались худо-бедно на плаву. А в неплохие дни, чувствуя себя получше, я сама выходила на работу. В чёрные периоды я едва могла говорить. Впрочем, всю эту картину ты можешь прочесть в любом учебнике. Там всё описано.
За помощью я не обращалась, пережила боль сама. Я считала, что справилась, хотя большой радости от этого не испытывала. Я вернулась в норму, вернулась к работе, вот только по пятницам с парнями мы уже больше не встречались: у каждого находились свои дела. Иногда созванивались, но в основном только для того, чтобы в очередной раз выяснить, что нам некогда. Как следует встретились и выпили мы лишь на первую годовщину гибели Сани. Маша? Не знаю, где она тогда была, да нас это и не интересовало.
А потом — что называется, попёрло. Я не только вернулась в норму, но и начала подниматься выше. Ну, или мне так казалось. Энергии было море, я работала сутками, а высыпалась за три-четыре часа. О еде тоже забывала — сбросила тогда первые десять кило. Фирма начала расширяться, мы купили новые площади. А потом я решила, что опять влюбилась, и мне понадобились деньги, чтобы радовать любимую подарками. Машина и квартира — недурно, да? Я рассорилась с человеком, благодаря которому фирма выстояла во время моей депрессии, и он ушёл. А мне сам чёрт был не брат. Я спала уже по два часа в сутки, думая, что это от любви и счастья.
Потом как будто пелена упала с глаз, и я пришла в ужас от того, что успела наворотить в этом угаре. Как только кончился поток денег и подарков, любовь тоже быстро кончилась, но вот острые коготки любимой ещё долго трепали мои нервы, превращая их в вату. Расставание стоило большой крови. Как её звали? Уже неважно. Какая разница, как зовут зубастую боль, которая отхватила пастью кусок от твоего сердца?
Взлётов и падений было ещё несколько. Я выдумывала себе врагов и старалась их уничтожить, а вместо этого разгоняла от себя друзей.